- Верю. Спасибо, Влад, - голос его не потеплел ни на градус. – Сможешь подъехать?

Я устало вздохнул, мысленно посылая Охранителя на три буквы.

- Нет, Абу. Мне надо собраться с мыслями. Переварить ново…

- Федор Семенович тебя подвезет, - перебил Абусалам, и отключился.

Одновременно запиликал вызов домофона. Я в голос высказал все, что думаю про Охранителя и его методы работы. Ведь знал, все знал, где я был, что делал, даже шофера прислал заранее! Но все же полез с проверкой, сволочь! Я отключил домофон и поплелся в душ. Верный пес Охранителя подождет, не устанет, а мне действительно стоит собраться с мыслями.

В зеркало старался не смотреть. Старик Юнксу был ом первого порядка, каких на весь мир меньше трех десятков. Смерть для них не всегда означает конец, а зеркала в таких делах – первейший проводник. К тому же, что нового покажет мне отражение? Резкие скулы, римский нос, впалые щеки, черные волосы, на которые время насыпало изрядно соли. Я был бы похож на киношного вампира, если б не борода – киношные вампиры отчего-то предпочитают гладкие щеки. В общем, еще меньше, чем Старика Юнксу, я хотел увидеть в зеркале свои усталые глаза, похожие на застиранную голубую тряпку, и темные мешки под ними, полные пьянства и недосыпа.

По пути в ванную, я прихватил недопитую бутылку виски. День намечался дерьмовый. Почему бы не сделать его чуточку лучше?

***

На пересечении Брюса и Железнодорожников мы влетели в пробку. Посреди проезжей части, вынеся далеко вперед объеденную временем лапу, застыл погибший тролль. Старый, - ветра и дожди проточили в нем каверны, прорезали шахты, в которых взрослый человек мог ходить не пригибаясь. Похоже, выполз под самое утро, успел отойти едва ли на полкилометра. Спрашивается, чего не сиделось дома старому дураку?!

Вокруг окаменевшего исполина уже выросли строительные леса, и похожие на гномов работники горнодобывающих компаний умело разбирали мертвеца на составные части. Тонны золота, серебра, платины, драгоценные камни, за которыми не нужно нырять в недра земли, рыть тоннели. Которые нужно просто разобрать, рассортировать и развезти. Три Р-слагаемых горнодобывающего бизнеса Бограда.

Вереница машин двигалась медленно, поочередно просачиваясь в узкое бутылочное горлышко правой полосы. Пять регулировщиков сбивались с ног, направляя потоки. Я нервно крутил сигаретную пачку – Федор Семенович курение в машине не одобрял, а я предпочитал с ним не спорить.

Верная шестерка Охранителя словно вырезан из крепкого дерева, возможно дуба. У Федора Семеновича неприметный серый костюм, седые усы, сползающие к подбородку и идеальный пробор на правую сторону. Я подозреваю, что он голем. Прямой, как палка, с виду такой прочный, что копьем не проткнешь, бесстрастный, бесстрашный, и невероятно сильный. Лично видел, как он раскидал два десятка адептов Ареса-Марса, повернутых на боевых искусствах и холодном оружии качков. Хотя, конечно, голем такого уровня жизни – это нонсенс. Голем на службе Охранителя – нонсенс вдвойне. Искусственные формы жизни попадают под запрет даже местных, крайне либеральных законов.

Когда я, спустя полчаса, выкатился из подъезда, освеженный душем и виски, Федор Семенович невозмутимо стоял, плечом опираясь на бронированного «Мономаха» с лоснящейся глянцевой шкурой – личную машину Охранителя. В России на таких разъезжают президент и министры. Казалось, Федор Семенович ничуть не удивился, точно вышел я секунда в секунду. Выспрашивать у него подробности – дело глухое, и в этот раз это было даже к лучшему, у меня появилось немного времени для раздумий. Нет, я точно знаю, что Федор Семенович умеет говорить, но за годы нашего знакомства он сказал, должно быть, слов двадцать.

Мы ехали в частный сектор, метко прозванный в народе Могильником. Три улочки, тупичок, да два переулка одноэтажных деревянных домов и бараков, что остались еще с тех времен, когда Боград был крохотным поселком. Из удобств только электричество: отопление из печки, вода из колодца, сортир на улице. Здесь доживали свой век омы самого низшего десятого порядка, подрастерявшие силы, или не сумевшие наработать на обеспеченную старость. Почему Старик Юнксу осел именно здесь, оставалось только догадываться. Когда наши пути окончательно разошлись, я основал эскорт-фирму, а он председательствовал в совете директоров крупной горнодобывающей компании, но с тех пор прошли годы. Я не видел его лет десять, и знать не знал, где он, и что с ним сейчас. Да и, честно говоря, не хотел знать.

Ни разу не видев жилище Старика Юнксу, я, тем не менее, узнал его безошибочно. От этого старого сарая, обитого рассохшейся дранкой, за километр тянуло бедой. Как брошенный в колодец чумной труп отравляет воду, так место убийства ома первого порядка отравляет воздух, ауру, самую жизнь вокруг. Почувствовав, что еще немного, и желание взрезать себе вены станет необоримым, я поспешно активировал щиты, накрылся Эгидой и Анкилом. Стало полегче, и я добавил щит Кавииля. Федор Семенович почувствовал, стрельнул в меня глазами через зеркало заднего вида. Да и плевать, пусть считает меня перестраховщиком, но на место гибели ома первого порядка неплохо бы заходить в бронескафандре.

У дома стояли три оперативника и судмедэксперт, ом четвертого порядка. Абдусалам собственной персоной, вытянув длинные ноги, сидел на пустой собачьей будке. В полном составе убойный отдел Бограда, не считая секретарши. Когда все городское население вооружено круче любой армии мира, волей-неволей задумаешься об эффективности большого штата полицейских. Город-тысячи-богов жил в режиме саморегуляции, и Абусалам с его бойцами были нужны только в особых случаях.

За руку здороваться не стал, поберег щиты, только кивнул каждому. Ребята с пониманием кивнули в ответ.

- Зайдешь? – разглаживая пальцами тонкие усики, Абусалам указал головой на высокий порожек. – Интересно твое мнение.

Я с сомнением оглядел двор, убогий даже по местным меркам. Жухлая прошлогодняя трава полегла под собственным весом. Косить ее никто не думал, ржавые косы, грабли и лопаты свалены под окном. Из травы торчат засохшие кусты борщевика, похожие на укроп-переросток. У сарая с провалившейся крышей, из которой выглядывают ветви мертвой яблони, гниет куча мусора – листья, газеты, разбитые банки, бутылки, перевитые серпантином картофельных очистков. Возле крыльца красный трехколесный велосипед без руля и сиденья. Лопнувшие покрышки, как черепа, увешивали косой штакетник. В прохладном воздухе тянуло печным дымом, весенней прелью, мокрой, едва отогретой землей. Отчетливо несло мертвецом. Этот запах чуешь не носом, его чуешь разумом. От него хочется нервно прядать ушами, встать в стойку, ощетинив загривок иглами шерсти, как охотничий пес.

- Вы не волнуйтесь, Владислав Арнольдович, - извиняющимся