купюр, не меньше сотни-полутора. Что ж, и на том спасибо. Надо маме их отдать. Мне они сейчас всё равно не к спеху, а ей после всех моих приключений и её страданий, пригодятся.

Далее по списку должен был быть Андрюха, но чудеса продолжались и перед ним приехала съёмочная группа с местного телевидения. Я не понимал, они что, в фойе больницы всё это время жили? Почему узнали о возможности визита раньше моего лучшего друга? В общем, поспрашивали, особо не кланялись в ножки, да и вообще вели себя слишком вызывающе и совсем мне не понравились, как люди. Пришлось подать знак фсбшнику, чтобы намекнул гостям об окончании визита.

Только после этих ненужных мне в жизни людей стали приходить нужные. Скоба, он же Андрюха, он же Длинный, пришёл первым. Высоченный, по моим меркам, бритый наголо, улыбающийся щербатым ртом, он, возможно, не производил на кого-то впечатления надёжности или воспитанности, или чего там ещё. Но я, лишь увидев его, понял, что надёжней человека на свете нет. Мы проболтали добрых пару часов, прежде чем настала пора процедур и работы с профессором. Общение с близким человеком воодушевило меня, настроило на хороший лад. Несинский остался доволен и советовал звать друзей чаще.

А на следующий день пришла Надя. По сути, это было знакомство, хотя и ежу понятно, что знали мы друг друга давно. Было сказано много тёплых слов, вызвавших взаимную симпатию. При этом всё предельно дружелюбно. Я понял, что мы будем хорошими друзьями и со временем в этом убедился.

Глава 4. На чемоданах.

Полетело время. Я быстро восстанавливался, вопреки ожиданиям врачей. Уже через месяц сносно расхаживал по палате. К сожалению, дальше туалета меня не пускали. Точнее, мне не давали общаться ни с кем, кроме близких, а из больницы и так выходить ещё рано. Именно поэтому я каждый день старался хорошо кушать и делал различные физические упражнения, чтобы быстрее прийти в былую форму, ведь, судя по фоткам в сети, раньше я олицетворял собой мощь и силу, а сейчас на меня из зеркала смотрел скелет. Но настал момент, когда я просто отстранённо задумался о жизни. А зачем вообще это всё? Я ведь больше не стану никогда таким, каким был раньше, до трагедии. Я не вспомню былого, а значит не смогу общаться ни с родителями, ни с друзьями так, как того хотят они. Мне показалась бессмысленной сама цель моего нынешнего существования. Ведь если бы имелись какие-то улучшения в моей странной амнезии, то всё постепенно могло встать на свои места. Но профессор Несинский уже не питал надежд насчёт возвращения памяти к хозяину и меня ими тоже не кормил. Его интересовало совершенно другое – каким образом, забыв всех, забыв то, что и называлось жизнью, я не забыл техническую сторону своего существования. Я уже понял, что учёные неспроста за меня ухватились. Если они поймут алгоритм поведения моего мозга в сложившейся ситуации и смогут его воссоздать у другого человека, то это даст большие возможности в разных сферах. Несинский часто упоминал о лечении психических больных, людей с различными посттравматическими синдромами, но я не дебил, профессор! Там, где ФСБ от лица государства прикрывает своим плащом исследования учёных, всегда пахнет выгодой «оборонки». Ведь воссоздав мой синдром, можно получить идеального шпиона, идеального бойца, который знает лишь цель и никогда не выдаст никакой информации противнику. Он попросту не будет её помнить. Меня же такой расклад не устраивал, мне нужна была моя чёртова заблудшая память! Но её нельзя вернуть, я почти уверен, и оттого на душе так паршиво, что всё своё свободное время я проводил в тяжких думах у окна, натягивая маску неравнодушия перед посетителями.

Моё поведение некоторое время оставалось незамеченным, но был в моём окружении человек, которого я не смог обмануть. И не потому, что он ближе других, а потому, что я сам так к этому человеку привык, что не замечал его. Лиза. Моя медсестра. Она села рядом со мной у окна и принялась расспрашивать. Кстати, Лизы оказалась не из тех, кто вернулся ко мне из моей прошлой жизни, поэтому её я не боялся. Я узнал её именно сейчас, а не когда-то там давно. С Лизой проще, чем с остальными. Поэтому я всё ей рассказал. И ответ, преисполненный чувств, не заставил себя ждать. Девушка произнесла яркую и длинную речь, в её глазах горел огонь. Я не мог не прислушаться. Лиза смогла вселить в меня былую уверенность в завтрашнем дне. Я понял, что жизнь, какова бы она ни была, ценить нужно. Нужно бороться и делать то, что нравится. Жизнь – подарок природы и нельзя ей раскидываться. Я никогда бы не подумал, что можно рассуждать так просто и одновременно так правильно. Причём совсем не ожидал услышать эти слова истины от совсем девчушки, у которой ещё не обсохли на щеках слёзы школьного выпускного. Мне полегчало, я вернулся в русло и отныне больше не хандрил. Благодаря Лизе.

Я рассказал родителям о том, что мне придётся принять предложение Несинского и уехать на некоторое время в Иркутск. Возражений не поступило, особенно учитывая то, что они как никто другой хотели, чтобы память ко мне вернулась. Денежный вопрос тоже грел душу. Происшествие на время выбило всех из колеи, мама взяла отпуск без содержания, отец уже на пенсии, поэтому семья поиздержалась. И вот, наконец, настал день, когда Олег Николаевич объявил мне, что теперь у меня хватит сил на поездку. Стояла уже хмурая осень, часто пробрасывали дожди, листья опали с деревьев, и дело шло к первому снегу. Из больницы меня вывели под конвоем, посадили в джип. Рядом со мной Несинский, рядом с водителем Смирнов. Я не удивился, заметив под приборной панелью водителя прикрученную пластмассовую кобуру с торчащей из неё рукоятью пистолета "Глок". Родителей забрали другой машиной, как и специалистов профессора, которые вообще под охраной добирались до Иркутска на микроавтобусе. Глядя в окно многосильной тачки, прощался с городом, который так и не успел узнать. Серые дома, мало кирпичных