— Ой, извините! — подпрыгнула девочка, спасая лаковые туфли, но безобразные брызги успели уничтожить белизну гольфов.

— Не извиняйся, она специально, — Леня схватил «добычу» за руку и быстро повел прочь. Таня хоть и вздрогнула, но вырываться не стала, поскольку вторая валькирия приготовила свое смертельное оружие против «принцессы из генеральского дома» — видавший виды половик взметнулся в цепких пальцах и выдал первый пыльный залп в спины убегающих подростков.

— Зачем они так? — выдохнула Татьяна, когда под ногами началась тротуарная плитка — предвестница спасительного рубежа.

— Ведьмы. Они всех живущих в вашем доме ненавидят. Поэтому будь осторожней. Из школы и в школу лучше ходить со мной, я живу вон там.

Таня долго, словно запоминала ориентиры, смотрела на открытое в маминой комнате окно, за которым раздувались от ветра простенькие занавески. Ленька тут же возненавидел голубые цветочки, беспечно раскинувшиеся по тканому полю — такими они показались ему безвкусными и пошлыми.

— Утром меня отвозит водитель папы, а потом…

— Потом тебя провожать буду я. Встретимся после уроков, — кивнув растерявшейся Тане, он развернулся и быстро зашагал в сторону своего дома. Скворцов не хотел слышать возражений, а потому не дал и шанса произнести их.

— Как тебя зовут? — запоздало опомнилась девочка.

— Леонид, — бросил, едва повернув голову.

— А меня Татьяна.

— Я знаю.

— Мам, а давай купим в твою спальню новые занавески. Однотонные. Зеленые, например, как у тети Саши, — принимая сумки из рук матери, Леня старался говорить как можно более безразличным тоном.

— А эти тебя чем не устраивают? Веселенькие же…

— А чего в спальне веселиться? Наверное, поэтому ты до полуночи не спишь… — пальцем проткнув фольгу на бутылке с молоком, сделал глоток. — Если хочешь, я с тобой в воскресенье в универмаг схожу. Выберем.

— Боже мой! — всплеснула руками мама. — Хозяин вырос!

Прошли экзамены, начались каникулы, и Леня, утратив звание телохранителя, уже на правах друга ждал Таню на скамейке у ухоженной клумбы внутри территории, обнесенной оградой.

— Танечка, познакомь меня со своим мальчиком, — женщина, пахнущая духами, с гладкой прической, венчающейся аккуратной фигой, вышла из подъезда вслед за дочерью. Атласный блеск красного маникюра, белые ухоженные руки, сумочка, чьи туго натянутые лакированные бокала бликовали на солнце, ввели Леньку в ступор. Он никогда не видел таких красивых женщин.

— Познакомься Леня, мою маму зовут Серафима Владимировна.

У Лени не повернулся бы язык назвать ее тетей Симой, только так — Серафима Владимировна. Вот маму, сколько он себя помнил, ребятня называла «теть Тосей», и выглядела она так же — улыбчивое лицо, лучистый взгляд светлых глаз, нетронутые помадой губы и кудряшки коротко постриженных волос. Теплая, родная. Нет, не сказать, что от Танькиной мамы веяло холодом, скорее она напоминала античную скульптуру, которая вдруг решилась надеть современный наряд и снизошла до милой болтовни с соседским мальчишкой.

Потрепав Леню по вихрастой макушке, античная богиня направилась к поджидающей ее за воротами машине.

— Куда пойдем? В кино? — вернула его к жизни Таня. — Вот смотри, как и договаривались.

Она показала на кофточке значок, совершенно такой же, какой красовался на футболке Лени. Они еще неделю назад купили с дюжину значков, чтобы нацеплять одинаковые. Так Леня и Таня чувствовали себя парой.

Каникулы летели. Кино, парки с дешевыми аттракционами, походы в открытый бассейн, делали подростков ближе. Уставшие, но довольные они приходили к Лене домой и пили ароматный кофе, который он сам молол и варил в турке. Может, где-то в маме и видны были крестьянские корни, но в хорошем кофе она знала толк. Ее приучила к нему подруга, которая работала в неотложке. После суточного дежурства Александра Михайловна, а для Ленчика просто тетя Саша, не могла заснуть без доброй порции кофеина.

— А ты говоришь, на ночь пить вредно, — смеялась она, по-хозяйски крутя ручку кофемолки на их маленькой кухне.

Мама и ногти стригла так же коротко, как ее подруга, хотя всю жизнь проработала бухгалтером, и «химию» делала у того же парикмахера.

— Вы случайно не сестры? — спрашивал иногда Леонид, замечая, насколько подруги похожи в своих пристрастиях.

— Можно сказать, сестры, — соглашалась тетя Саша, а Леня в который раз ловил быстрый и какой-то извиняющийся взгляд мамы. Однажды он поинтересовался, как они познакомились, и мама как-то заученно, словно не раз проговаривала про себя, выдала историю о вызове врача на дом и завязавшейся после этого дружбе.

— Ты никогда не целовалась? — спросил вдруг Леня, поймав тепло дыхания Тани на своей шее. Бой подушками возник спонтанно: он кинул, она ответила, он взял в плен, она вырывалась.

— Не-а! — в глазах раскрасневшейся подруги плясали чертенята. Лямка ее сарафана сползла и оголила острую лопатку. — Давай попробуем? — и чмокнула в нос.

— Нет, не так. Чмок-чмок я еще в детском саду проходил.

— По-настоящему, по-взрослому? Как в кино?

Леня кивнул, ища в глазах Тани готовность рассмеяться. И оттолкнуть, назвав дураком. Он слышал как под платьем, под которым и лифчика-то нет, поскольку нацепить его не на что, барабанит ее сердце.

Они так и замерли в объятиях друг друга, не замечая, что после схватки их одежда нелепо перекрутилась.

Таня, высвободив руки из плена, обхватила влажными ладонями лицо Леонида и поцеловала сама, первая. Неумело, с горечью кофе на языке.

— Смотри, как нужно. — Откуда он знал, как нужно? Знал и все тут. Положил ее руки себе на плечи, прижал податливое тело так крепко, будто вклинься между ними хоть малейшая полоска света и волшебное ощущение, что происходит нечто невероятно важное, рассеется, оставив лишь испуг и стыд.

После того, как Леня оторвался от губ, она посмотрела удивленно, слегка нахмурив брови.

Он засмеялся и поцеловал ее курносый нос, ямочки на щеках.

— Это что здесь происходит? — в дверях со стаканом в руках стояла соседка — предводительница знати. — Божечки! Я тут сахара попросить, а они вона чем занимаются! Бесстыжие!

Ее голос эхом скакал по гулкой шахте подъезда, рвал в клочья мозг, подкашивал ноги.

— Пусти! — крикнула Таня, безуспешно пытаясь освободиться из крепкого захвата застывшего Леонида. — Пусти же!

Он расцепил руки, зачем-то поднял их вверх, то ли показывая, что сдается, совершив дерзкое преступление, то ли пытаясь успокоить покрасневшую как помидор подругу, говоря тем «Смотри, тебя никто не держит».

Таня бросилась вниз по лестнице, а соседка, забыв о сахаре, все кричала и кричала про генеральских принцесс, которые мало чем отличаются от местных шалав.