до самого локтя, и уже покрылась коричневой коркой. На лице длинная ссадина.

Сажусь рядом на широкий диван, рассматривая парня. Высокий, широкие плечи, красивый, девчонки пищат, когда его видят. Богатый, образованный, вот чего не хватает? Что себе жизнь убивает и другим тоже. Мать после смерти отца в себя никак не придет, а этот еще больше масла в огонь подливает.

Вытягиваю из его руки бутылку и делаю глоток, самому бы напиться до чертиков. Со всей этой историей с ребенком и анализами.

— Отдай, — хриплый голос парня отвлекает меня от моих мыслей.

Поворачиваюсь к Вадиму, встречаясь с мутным гневным взглядом.

— Не отдам, — молча сражаемся глазами, прикидывая в уме кто сильнее.

— Да и х** с тобой, — снова откидывается на подлокотник головой Вадим. Морщится, когда стукается, но прикрывает глаза, согнув руку.

— Вставай, — делаю еще глоток, — Иди в душ, говорить будем.

— Наговорились уже, — рычит тот.

— Знаешь же, что не отстану, да и руку нужно обработать.

— Да отвали ты! — зло кричит парень, снова открывая глаза и приподнимаясь, — Какого х** приперся?

— Мотоцикл видел свой? — делаю вид, что не слышал его слова, замечаю вполне осмысленный взгляд. Парень пытается вспомнить. Явно в голове полная муть.

— Чего тебе надо, Макс? — наконец, спрашивает, садится на диване, хватаясь за голову.

— Вадим, я же сказал, что не уйду, — встаю перед ним и демонстративно швыряю бутылку о плиточный пол.

Та разбивается, разбрызгивая виски вокруг. Осколки летят по сторонам.

— Придурок, — провожает взглядом стеклянные куски Вадим.

— Поговорим после того, как помоешься и обработаешь руку, — указываю на ободранную конечность Вадима и делаю шаг в сторону кухни, — У тебя десять минут, пока сварю кофе и яйца пожарю. Какие кулинарные жертвы ради тебя.

Ухожу, надеясь, что парень пришел в себя. Заглядываю в холодильник, в котором кроме замороженной пиццы вообще ничего нет. Вадим проходит по коридору и скрывается в ванной. Оттуда вскоре слышу шум воды и облегченно вздыхаю, сую пиццу в микроволновку.

Наконец, выходит, кутаясь в белый халат, садится за кухонный стол.

— Баба? — ставлю перед ним большую чашку с крепким кофе и отрезаю кусок пиццы.

— Баба, — соглашается он, делая большой глоток горячего кофе.

— Первый раз, что ли? — сажусь напротив, тоже отпиваю из своей чашки.

— Эта, первый, — неохотно признается парень.

— Надо же, даже мотоцикл ради нее чуть не угробил, — усмехаюсь, но встречаю злой взгляд Вадима и скрываю улыбку.

— Много ты бл**, понимаешь, — шипит он, отодвигая кружку.

— Я?! Да побольше тебя, — смотрю ему в глаза, ведем молчаливую дуэль.

— Что случилось? — задаю этот вопрос, потому что вижу, как Вадим успокаивается, и думаю, что готов к диалогу.

— Обидел я ее, — неохотно признается он.

— Сильно.

— Кровно, — печально усмехается он.

— И что, а прощения попросить?

— Эта не простит.

Сидим, думая каждый о своем. Вспоминаю Варю и ребенка, что она назвала моей дочерью. Интересно, а меня бы простили? Я не знаю, как у женщин эта система работает. Система прощения. У мужиков все просто, там нет такого как прощение. Ты или в морду даешь, так чтобы зубы выпали и кровь во все стороны, или общаться перестаешь, даже если вина не доказана. Только другу можно многое простить и то не все. Предательство не прощается, подлость тоже, а остальное ерунда.

— Собирайся, поехали, — встаю из-за стола, — Тебе нельзя сейчас одному быть. Наш разговор не окончен, а у меня там... Короче, познакомлю тебя кое с кем.

— На хрена? — снова закрывается Вадим.

— А вот у нее и спросим, что можно простить, а что нет. А вечером ты мне расскажешь, что за фея у тебя там такая, что мотоцикл твой в тыкву превратила.

Вадим усмехается, но идет переодеваться, закидывая на ходу кусок пиццы, а я смотрю в его широкую спину, на руки, забитые татуировками. Потерялся парень совсем, вытаскивать надо. Только вот себе бы тоже помочь не помешало бы.

Глава 7

Горничная проводила меня в красивую комнату на втором этаже. Пудровые шторы, кремовый ковер на полу с высоким ворсом. Широкая кровать под атласным покрывалом в цвет штор. Выходи на широкий балкон, что тянулся по всему второму этажу. Мебель, покрытая белым глянцем, большой шкаф, туалетный столик.

Первым делом я раздела Ваську, стягивая с нее комбинезончик. Со вздохом посмотрела на наполненный подгузник. Один я сменила еще в приемной Максима Эдуардовича, больше запасного у меня с собой не было. Я не собиралась с дочкой провести целый день вне дома.

Васька проснулась и, пуская слюни, сучила ножками. В комнате было тепло, уютно. Кровать такая удобная и большая, что я прилегла рядом с дочкой, перебирая ее маленькие пальчики. Поцеловала каждый синеватый ноготок, прижалась к губам, к щечкам. Как же я люблю мою девочку, она все для меня, вся моя жизнь. Я сделаю ради нее все что угодно, и если есть возможность ей помочь, ни за что не откажусь. Да, нам обещали операцию в кардиологическом центре, если я оплачу ее или дождусь очереди на квоту. Но и там и там нас поставят в очередь только после оплаты, а я не хочу рисковать даже одним днем. Пока моя пуговка ждет операцию, все может случиться, а тут такой шанс. Если Максим нас не обманул, то завтра мы попадем на прием к кардиологу, а это шанс, большой шанс ускорить операцию.

Положила подушки рядом с дочкой, чтобы она не могла скатиться с кровати и побежала в ванную. Нужно было помыть грудь от просочившегося молока и попробовать покормить Ваську. Дочка ела часто, но немного. Ей не хватало сил полноценно сосать грудь долго. Поэтому приходилось кормить ее чаще.