— Поехали.

Тяжелая повозка величественно двинулась вперед, покачиваясь на булыжниках. Родовое поместье Вивиани осталось позади.

Женева, 1816 год

Ему снилась охота. Белые, бесконечные поля, холодный снег в лунном свете, ощущение бега. Легкие горят, существует только тело. Чистая радость ничем не стесненных движений. Бесконечные силы, ведущие вперед и вперед. Эти силы не оставляют его, он не может устать, он схватит добычу и разорвет ее в клочья. Какой сладкий сон о безудержной дикости и чистой страсти охоты.

Реальность была менее приятна. Земля под ним была твердой, но почему-то чувствовались и вкрапления чего-то мягкого. Было холодно, и его зазнобило, руки и ноги дрожали от усталости. Мир казался черно-белым, какие-то смутные тени, не желавшие складываться в единую картину. Голова сильно болела, и эта острая боль удушала все мысли. Казалось, что виски вот-вот взорвутся. К горлу подступила тошнота. Он не смог удержаться, его вырвало. Изо рта хлынула теплая кровь, потекла по подбородку, залила обнаженную грудь.

— Сэр?

Ничего не понимая, он повернул голову на голос. Какая-то его часть хотела убежать отсюда, скрыться, но он не мог даже пошевельнуться.

— О Боже… Сюда! — В голосе слышалось волнение. — Сюда!

Он почувствовал прикосновение чего-то к своей коже. Какая-то ткань, колючая, но теплая. Зрение постепенно возвращалось, расплывчатые тени начали складываться в образы. Впереди на фоне какого-то светлого прямоугольника возникло чье-то лицо.

— Бергер? — прохрипел он. На языке чувствовался вкус крови. Его опять вырвало.

Сзади кто-то закричал. Громко, но неразборчиво. Еще чьи-то голоса. Что-то говорят и говорят… Сейчас он не мог воспринимать все это, попытался хотя бы сосредоточиться на том, где находится. Какое-то темное место, затхлое и зловонное. Повсюду белые пятна, в воздухе пыль. Что же это? Его укрыли каким-то темным плащом, но руки и ноги по-прежнему мерзли.

— Где я, Бергер?

— В курятнике, сэр, — голос слуги звучал испуганно и беспомощно.

Он не удержался и затрясся от смеха. От этого все тело пронзила боль, но он ничего не мог с собой поделать.

— А я уже подумал о Платоне и его пещере, — сквозь смех выдавил он, но слуга лишь уставился на него, ничего не понимая.

На лбу Бергера появилась еще одна морщинка, хотя и без того его лицо напоминало печеное яблоко. Вид у швейцарца был ошарашенный. Казалось, будто жизнь постоянно доставляет ему одни неприятности. Что ж, по крайней мере, в данный момент такое настроение было вполне оправданным.

— Вы ранены? Вы можете встать, сэр? Вам нужно как можно скорее покинуть это место. Вы можете… заболеть.

Бергер подхватил его под мышки и попытался поднять. Перед глазами все поплыло, в ушах зашумело, словно он стоял на берегу Стикса. Пришлось пару раз осторожно вздохнуть и подождать, пока сердце успокоится и обморок отступит.

— Слабый, как щенок, — пробормотал он, когда Бергер поднял его на ноги.

Он упал бы, если бы слуга не поддерживал его.

Будто только очнувшись ото сна, он оглянулся. Они действительно находились в курятнике. В низкую дверь лился солнечный свет, пол был покрыт птичьим дерьмом. Обитатели курятника — а их было довольно много — были мертвы и разбросаны по полу. Повсюду была кровь, и в воздухе висели маленькие перышки, взвившиеся от движений Бергера. Всем птицам свернули шею и нанесли тяжелые раны. От некоторых кур не осталось ничего, кроме голов. К горлу вновь подступила тошнота, но он сумел ее подавить.

Подняв руки, он посмотрел на ладони. На пальцах запеклась кровь, и темно-красные следы тянулись от запястий к локтю. Он был весь в перьях. От его движений засохшая кровь покрылась трещинами.

Он бездумно провел кончиками пальцев по подбородку и удивленно уставился на красные капли, соблазнительно поблескивавшие в слабом свете. Эти капли хотелось слизнуть, по, чувствуя кисловатый металлический привкус во рту, он удержался.

— Сэр? Сэр?

Бергер продолжал что-то говорить.

— Да, идем уже, — неуверенно протянул он и хотел было сделать шаг, но нога подогнулась.

Без помощи Бергера он не смог бы устоять. Слуга подвел его к выходу. День был серым и туманным, но, несмотря на густые облака, даже такой слабый свет резал глаза.

— Джордж! О Господи, дружище! Ты как вообще? Ну, я имею в виду… Ну и ну! — Снаружи их ожидал худощавый юноша с густыми черными волосами, локонами ниспадавшими на лоб. Кустистые брови подчеркивали темные глаза, придавая некую загадочность лицу. Правда, юношу немного портил мягкий подбородок.

— Не волнуйся, Поли, со мной все в порядке.

— Мне не нравится твой голос, — возразил юноша уже намного сдержаннее. Они направились к огромной темно-зеленой карете, стоявшей перед грязным хутором, к которому прилепился курятник. — Нужно срочно отвезти тебя домой. Я тебя осмотрю. Ну и вид у тебя!

Какой-то мужчина, размахивая руками, попытался приблизиться к ним, но путь ему преградили двое громил, поэтому излить свой гнев незнакомцу не удалось.

— Возмести этому человеку нанесенный ущерб, Бергер. Будь щедр. Нужно, чтобы он запомнил о нас только хорошее.

Мысль о том, какими их на самом деле запомнит крестьянин, вызвала у него улыбку. Голый мужчина, закутавшийся в слишком маленький для него плащ, с лицом, измазанным кровью и перьями, с руками, как у безумного берсерка, да еще двое обеспокоенных сопровождающих. Огромная карета. Выражение лица одного из господ — он мог бы соперничать с печалью Богородицы. Да уж, скорее ситуация представлялась комичной.

— Конечно, сэр, — ответил слуга, впрочем, не отступая от него ни на шаг.

Они двинулись по грязному дворику, и каждый шаг забирал столько сил, будто старость уже пришла. Сложно было даже представить, сколько времени им потребовалось на то, чтобы преодолеть эти тридцать метров. Но в конце концов он очутился в полумраке кареты, закутанный в пальто слуги, и укрылся грубой попоной, в то время как его врач и остальные пытались подкупить разгневанного крестьянина, а самое главное, заплатить ему за молчание.

Он почти уснул, но, когда карета тронулась с места, очнулся. Глаза открывать было трудно, и поэтому он просто прислушался к шепоту.

— На этот раз все хуже, чем в Карлсруэ и Брюгге. Придется ему раскошелиться.

Шепот продолжался, но он больше не мог слушать. Сны вернулись, и, хотя все тело болело, он не мог отказаться от своих сладких сновидений. Потребуется несколько дней, чтобы прийти в себя, но это того стоило.

Карета переваливалась по проселочным дорогам, мягко баюкая больного, который вновь видел заснеженные поля и мчался за добычей.

Неподалеку от Шамони-Монблана, 1816 год