Полина наконец перестала с таким остервенением тереть себя губкой и принялась за волосы, обнаружив на полке маленький флакончик с шампунем. Она вымылась с ног до головы и только теперь почувствовала облегчение. Вернувшись в комнату, она задумалась. Что здесь принято надевать к обеду? Подошло бы то самое платье от «Barberry», но ей сейчас меньше всего хотелось бы натягивать на очищенное, как ей казалось, тело подарок Логинова. Полина вспомнила, что взяла с собой на всякий случай странное платье, сшитое одним ее знакомым начинающим модельером, находящимся под явным влиянием Ямамото. Это был черно-белый футляр из мягкого льна, словно вывернутый наизнанку мешок. Как ни странно, это изделие прекрасно сидело по фигуре, хотя на нем не было ни единой вытачки. Форму держали эти самые небрежные швы, собирающие воедино лоскутки ткани. Платье было длинным и требовало каблуков. Полина вытащила черные лаковые босоножки, несмотря на высоченную шпильку, очень удобные. Потом подумала и добавила к своему наряду серебряную подвеску в виде кельтского креста, украшенного переливающимися опалами, и слишком крупный для ее маленькой руки серебряный браслет из того же гарнитура. Обычно она не носила массивные украшения, да и Олег их не любил. Но именно это заставило ее сделать такой выбор. Она высушила феном волосы и наложила на скулы немного румян. Глаза подчеркнула немного, лишь пару раз проведя по ресницам тушью, но вот губы накрасила коралловой помадой. Этого Логинов вообще терпеть не мог. Но в Полину будто бес вселился. Она делала все, что ему не нравилось, и чувствовала в душе нечто вроде злорадства. Однажды одна из ее бабушек сказала ей странную фразу, когда Полина порадовалась в детстве, что ее подружка-соперница получила двойку. «Ну что же, — сказала бабушка, — говорят, что злорадство — это самое откровенное наслаждение. Но ты ему не поддавайся. Наслаждение вообще вещь опасная. За ним всегда следует закономерное разочарование». Полина запомнила эту фразу. Но, по-видимому, неправильно ее поняла, потому что с тех пор стала бояться даже просто радоваться, ожидая за свою несдержанность неминуемого наказания. Но теперь ее ничто не могло удержать. Страх куда-то исчез, и она отдалась на волю своим противоречивым чувствам, сгорая от сомнений и надежд. Будет ли за обедом Антонио? Успеет ли он вернуться? Акулина сказала, что они должны быть в столовой через час, но никто ее не звал. Обед явно задерживали. Может быть, ждали сеньора Эредья? Она хотела его видеть, хотела показаться ему в этом странном изысканном наряде, хотела с ним говорить, хотела обратить на себя его внимание. Ведь он назвал ее «прекрасной сеньоритой», так, может быть, это был с его стороны не просто комплимент? Глупо, конечно, было на это надеяться, но Полина ничего не могла с собой поделать. Все эмоции, которые она долгие годы держала в узде, проснулись и нещадно терзали ее. Это было и приятно и страшно, будто она летела по крутым склонам и подъемам американских горок, крича от восторга и ужаса. Полина села перед трюмо и вдохнула аромат белых, осыпающихся на мраморную столешницу цветов. Нет, она все-таки неправа. Жасмин символизировал для нее вовсе не прагматичного адвоката, нет, он напоминал о смуглокожем черноволосом мужчине с миндалевидными глазами. Она подумала, что его кожа тоже должна пахнуть жасмином и… немного медом, потому что весь он был как тягучий, хмельной, горький темный мед. И его работа… Это было уж вовсе невероятно. Акулина сказала, что он — матадор. Полина тихонько засмеялась. Надо же! Никого подобного этому человеку она в жизни не встречала. И, наверное, уже больше не встретит. Внезапно она погрустнела, словно вернувшись на землю. Влюбиться в него — все равно что влюбиться в какую-нибудь рок-звезду, или в знаменитого актера, или еще в кого-нибудь подобного, как это делают девочки-подростки. Ведь здесь этот человек настоящая звезда, наверняка он знаменит. Акулина сказала, что за каждый свой выход на арену он получает баснословные деньги. Полина посмотрела на себя в зеркало и вздохнула. Она никогда не считала себя красавицей. Необычной — да. Но разве такая необычность может привлечь звезду? Если уж на роскошную Акулину он не обращает ни малейшего внимания… Хотя, подумала Полина, может быть, он и обращал, но что-то у них не так пошло. Да и как могло пойти, если она была женой его друга? О нет! Скорее всего, Акулина проявляла к нему интерес, а он не отозвался, да и не мог отозваться. Вот она его и возненавидела. Сюжет простой и тысячу раз описанный в литературе. Она бы и дальше предавалась размышлениям, окунув лицо в букет цветов, если бы наконец в дверь не постучали. Это оказался Риккардо. Он сообщил, что ее ждут в столовой, обед пришлось немного задержать до приезда сеньора Эредья, он сам распорядился и, кстати, просил извиниться перед гостями. Но, как выразил надежду Рико, качество этого обеда компенсирует все неудобства. Лусия очень постаралась. Полина кивнула и пошла вслед за Риккардо.

Столовая располагалась в левом крыле дома на первом этаже и представляла собой огромный гулкий зал, снабженный колоссальным камином и не менее колоссальным столом, за которым могло уместиться не менее сотни гостей. В резных буфетах из эбенового дерева, стоящих вдоль стен, обшитых мореным дубом, были выставлены хрустальные и серебряные кубки, старинный фарфор, цветное стекло. На столе тоже оказались фамильные фарфор, хрусталь и благородно блестящее начищенное серебро. Красное андалузское вино играло рубином в отблеске багровых свечей, вставленных в массивные подсвечники. В них конечно же не было нужды, но они создавали особую атмосферу. Ароматы специй пробудили у Полины совершенно зверский аппетит, и она сглотнула слюну. Видимо, козлятина в вине и в самом деле обещала быть настоящим шедевром. Но для начала подавалась паэлья. Тарелки у присутствующих уже были наполнены, значит, Полина опоздала. Все молчали, видимо дожидаясь ее. Ей стало неловко, потому что все взоры обратились на нее. Она чуть не споткнулась на своих высоченных каблуках.

— Ну теперь все в сборе, — сказал Антонио, затушив в пепельнице тонкую сигару, — можно приступать к нашей трапезе. — Он слегка усмехнулся, но никто его не поддержал. Лица у Олега и Акулины были каменные.

— Извините, я не знала, что все уже в сборе. — Полина уселась на стул с высокой готической спинкой, услужливо отодвинутый Риккардо. Он же наполнил ее тарелку паэльей.

Она посмотрела на Антонио. Он был одет на сей раз в светло-кремовый костюм, ворот его белой рубашки был расстегнут, и в разрезе виднелась золотая цепочка с маленьким крестиком. Волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб. Он взглянул ей в глаза и широко, открыто улыбнулся, Полина тоже не сдержала улыбки. Они были за этим столом единственные, не настроенные враждебно, потому что и Олег и Акулина вели себя явно настороженно и напряженно. Поймав взгляд Эредья, певица хмыкнула и посмотрела на своего пресс-секретаря с такой злостью, которой та вовсе не ожидала.

— Вы сказали, что привезут мальчика, — вдруг вспомнила Полина, — где же он?

— Сегодня не получится, — ответил Антонио, не вдаваясь в подробности.

— Я могла бы за ним съездить и забрать из колледжа, — буркнула Акулина.

— Не думаю, что это хорошая идея, — возразил Эредья, — он вас совсем не знает.

— Он не младенец, должен понимать…