Вокруг стало заметно темнее. Цветов такого размера Генри никогда не видел, он был вообще не уверен, что они существуют, но Розе было все равно. Она в последний раз коснулась ртом угла его рта, а потом шагнула назад и бросила к двери толстые стебли, что переплетались у нее в руках. Цветы послушно рванулись туда: корни удержались на месте, а стебли тут же начали цепляться за дверь. Роза, растопырив подрагивающие пальцы, стояла и ждала, пока растения оплетут дверь целиком, а потом сжала кулаки и с силой дернула руки к себе. В двери что-то лязгнуло, Роза закричала, яростно, во все горло, и петли вырвало из косяка. Дверь с грохотом рухнула, придавив цветы, и Генри едва успел поймать Розу, прежде чем она осела на пол.

Пару секунду грохот эхом разносился на комнате, потом все стихло. Генри приложил руку к горлу Розы и даже сквозь перчатку нащупал пульс. Ему хотелось остаться, убедиться, что она придет в себя, что она в порядке, но вместо этого он уложил ее на пол и встал. Принц, глуповато приоткрыв рот, смотрел то на Розу, то на него, а вот Уилфред не собирался терять время – перешагнул через дверь, вокруг которой валялись ошметки раздавленных цветов, и, даже не взглянув на дочь, скрылся в темном проеме.

– Мы же не можем вот так оставить ее валяться на полу, – растерялся принц. – Она же девушка!

– Она открыла нам дверь, потому что хотела, чтобы мы шли дальше, – с нажимом сказал Генри. – Пошли. Нам пора.

И Генри потянул принца за собой. Рвение Уилфреда ему не очень нравилось, и он сосредоточился на этой мысли, стараясь не отвлекаться на ощущение, будто губы Розы все еще касаются его рта.

– Это просто неприлично. Ты дикарь, что с тебя взять, но она-то! Хорошо, что ее матери тут не было, – буркнул принц, пока они поднимались по узкой лестнице на следующий этаж.

– Ты про цветы? – рассеянно спросил Генри.

– Нет. Про то, что она тебя поцеловала.

Ага, так вот как это называется.

– Так не положено делать? – уточнил Генри.

– Так положено делать только на свадьбе.

– Что такое свадьба?

Принц остановился.

– Это что, по-твоему, смешно? Строить из себя болвана?

– Я не… – начал Генри, но принц только застонал и отвернулся.

Последние ступени они преодолели молча.

Когда лестница закончилась, они оказались еще в одном круглом зале с такими же светящимися стенами, что и в двух первых. Только мебель была совсем другая: строгие, ровно расставленные в несколько рядов скамейки, а перед ними деревянное возвышение, похожее на сцену. Вопреки опасениям Генри, Уилфред не пробрался дальше, он стоял посреди комнаты и приветливо повернулся к ним, когда они вошли.

– Зал правосудия, – негромко сказал он. – И кажется, я уже знаю, кто сторожит проход наверх.

Низкая дверь в дальней стене была распахнута, и рядом с ней не было никого, кроме странной каменной фигуры: человек с крыльями, завязанными глазами и мечом в руке. Вряд ли стоило ждать подвоха от статуи, так что Генри пересек зал и уже пригнулся, чтобы войти в дверь, когда статуя вдруг длинным, гладким движением сдвинулась с места и оказалась перед ним. Генри шагнул в сторону – фигура переместилась вслед за ним. Теперь ее раскинутые крылья полностью загораживали дверной проем.

– Это страж правосудия, – объяснил Уилфред, подходя ближе. Движущаяся статуя его совершенно не смутила. – Его использовали, чтобы проверить, искренне ли человек раскаивается в совершенном преступлении. Так и знал, что Алфорд заставит его перекрыть дверь для тех, кто придет за короной. Алфорд обожал сладенькие истории про раскаяние и прощение.

– И что нам теперь… – без голоса начал принц, потом прокашлялся, расправил плечи и громко закончил: – Если уж вы внезапно стали таким всезнайкой, может быть, поделитесь, как заставить этот кусок камня убраться с дороги?

На этот раз он хотя бы не предлагал сдвинуть его самим – страж был на две головы выше их всех, а в руке сжимал огромный каменный меч, и Генри смутно подозревал, что он вполне может пустить оружие в ход и уж наверняка способен не только кататься по полу туда-сюда. Генри как раз размышлял об этом, так что даже не испугался, когда страж повернул голову. А вот принц вскрикнул и отпрянул, едва не сбив невозмутимого Уилфреда с ног.

– Один из вас совершил преступление, – сказал страж. Его суровое лицо не изменилось, голос исходил откуда-то из глубин каменного тела, и это было так жутко, что Генри сглотнул.

Слепая голова стража медленно повернулась, будто он обводил всех троих взглядом прямо сквозь повязку на глазах.

– Убийство, – гулко проговорил страж. – Убийство члена своей семьи.

– Одному из нас нужно поведать о своем преступлении и искренне раскаяться, – пренебрежительно сказал Уилфред. – Если раскаяние будет честным, этот каменный весельчак сразу почувствует, хотя даже я никогда не понимал как.

– Приступай, звереныш, – бросил принц. – Ты ведь у нас разрушитель, а в сказке он всех подряд убивал. Наверняка ты и всю свою семейку прикончил.

– Нет. – Генри затряс головой. – Нет. Я никого не убивал. Никогда.

Когда принц повернулся к нему, на лице у него была такая ярость, что Генри опустил голову.

– Не ври, – прошипел принц. – Ты создан, чтобы убивать. Ты таким родился. А ну быстро рассказывай, не то я тебя…

– Я никого не убивал, кроме зверей на охоте, – упрямо повторил Генри, глядя в пол. – Какая разница, кем я родился? Я никого не…

– Хватит! – рявкнул принц. – Не Уилфреда же мне спрашивать!

– Конечно нет, я ведь прожил долгую праведную жизнь, – вставил Уилфред. – Так что, боюсь, страж правосудия имел в виду ваше высочество.

Принц развернулся к нему.

– Что вы сейчас сказали? – угрожающе выдавил он.

– Все во дворце знают, – спокойно сказал Уилфред, – и всегда знали, пусть об этом и не принято говорить. Так, может быть, расскажете, как вы убили своего брата?

– Это неправда. Я не… – У принца перехватило дыхание, и он вдруг зажмурился, а потом, медленно выдохнув, открыл глаза. Генри никогда еще не видел на его лице такого застывшего, безнадежного выражения. – Это правда.

Он выпрямил спину и медленно подошел к стражу правосудия.

– Если ты нас за это пропустишь, изволь, я расскажу. Я и не такое могу ради короны.

Сначала голос его не слушался, но когда принц, помолчав, заговорил снова, он выровнялся, словно речь шла о чем-то неважном, давно забытом.

– Мне было восемь, ему шесть. Он вечно мне надоедал. Брал мои вещи, таскался за мной, как привязанный, показывал свои дурацкие рисунки, хотел играть. А в тот день он… Мы иногда все вместе ходили на пикник в горы за королевским дворцом – маме это нравилось. И пока мы собирались на пикник, Роберт куда-то спрятал мой деревянный меч, который я хотел взять с собой. И я разозлился.