Принц замер, глядя куда-то в угол. Генри не видел его лица, только широкую спину, прямую, как доска.

– Нам всегда говорили не играть около ущелий, да у нас при всем желании не вышло бы. Ингрид тогда была не только придворной дамой, но и нашей няней и присматривала за нами, как ястреб. А в тот день было очень жарко, и она заснула под деревом. – Голос у принца начал мелко, едва заметно подрагивать. – Роберт предложил пойти играть к ущельям. Конечно, он вечно хотел играть там, куда нас не пускали, но я на него еще злился. Сказал: делай что хочешь, только отстань. Взрослые веселились где-то неподалеку, никто нас не искал – все знали, что от Ингрид мы не скроемся. Я велел ему за мной не ходить и ушел лазить по деревьям. Мне даже не было весело одному, я просто хотел его наказать, а потом… Принц со свистом втянул воздух, судорожно, будто сейчас задохнется. Плечи его чуть заметно сгорбились.

– Конечно, он пошел в ущелья. И оступился, наверное. Я был недалеко и сразу услышал, как он меня зовет. Не родителей, не Ингрид, а меня, и таким… таким страшным голосом. А я думал, он меня разыгрывает. Просто хочет, чтобы я играл с ним. И я не пошел. Сидел на дереве и слушал, как он кричал мое имя – один раз, второй, третий.

На этот раз принц молчал долго – Генри видел, как дергаются мышцы его челюсти, будто он мучительно пытался заставить себя открыть рот и не мог.

– Ингрид увидела, что нас нет, и побежала к родителям. Меня нашли быстро, я так и сидел на дереве. Ждал, когда Роберт придет и скажет, что пошутил. Не понимал, куда он делся. А его не нашли. В ущельях слишком глубоко, что туда упало, там и остается. Нашли только кровь на краю ущелья. Наверное, он хватался за камни и порезал руки. А потом сорвался.

Его плечи все больше и больше горбились, будто он пытался сделаться незаметным, и Генри вдруг захотелось подойти и оттянуть их назад, не видеть его таким разбитым, таким побежденным, но он не сдвинулся с места.

– Отец набросился на Ингрид, а она все повторяла, что проснулась от того, как Роберт меня звал. И отец понял, что я слышал крики, что я был близко, но не пришел. Он чуть с ума не сошел от горя. И мама тоже. Никого не хотела видеть, не ела, не разговаривала, а через месяц собрала вещи, взяла коня из конюшни и сбежала. Больше мы от нее ни слова не слышали. Все из-за меня рухнуло. – Голос у него сорвался, и он с силой провел ладонью по лицу, мокро втягивая воздух. – Я потом много раз считал: за то время, пока Роберт кричал, я успел бы добежать и вытащить его. Так что, да, это я его убил.

Крылья стража вдруг подались вперед и опустились принцу на плечи, как огромные руки.

– Твое раскаяние принято, – глухо сказал страж, крыльями прижимая принца к своей каменной груди.

Принц попытался отстраниться, но ничего не вышло: крылья крепко его держали.

– А ну пусти меня! – крикнул принц, отталкивая стража, но с таким же успехом он мог бы пытаться пробить стену.

– Забыл сказать про особенность этой статуи, – жизнерадостно проговорил Уилфред. – Если преступник искренне раскаялся, она обнимает его и дает ему время простить самого себя. Когда он будет готов жить дальше, она его отпустит. Помню, некоторые стояли так по целому дню. Идем, Генри. Нам пора наверх.

И только тут Генри сообразил, что крылья больше не загораживают дверь. Принц тоже это понял и забился, пытаясь освободиться.

– Не смейте! Звереныш, а ну сожги эту каменную дрянь! Это приказ! Не смейте меня тут оставлять! Стойте!

Уилфред даже ухом не повел. Он взял Генри за локоть и потащил за собой.

Наверх вела закрученная спиралью лестница куда длиннее предыдущих. Пока они шли, держась за холодную каменную стену, Генри слушал яростные крики принца, и чем тише они становились, тем сильнее его грызла тревога. Он напряженно вглядывался в спину Уилфреда, готовый драться, если тот попытается сбросить его вниз. Но Уилфред спокойно шагал вперед.

Когда лестница наконец оборвалась, они оказались в зале куда меньше предыдущих. Сквозь проем в дальней стене Генри уже видел лестницу, ведущую выше – на пятый, последний этаж. В этом зале не было мебели, только справа висело большое стекло, в котором ясно отражалась противоположная стена.

– Добро пожаловать в зал истины, – негромко сказал Уилфред.

Он медленно, будто нехотя поднял руку и сжал круглый медальон у себя на шее, Генри только сейчас его заметил. А потом, не отнимая руки от металлического кружка на цепочке, Уилфред показал Генри на отражающее стекло.

– Иногда золото, подаренное людям волшебными существами, на самом деле было золой. Иногда красавец, за которого девушка хотела выйти замуж, мог оказаться стариком, жаждущим обманом заполучить красавицу. Иногда лесной народец смеха ради похищал младенцев у нерадивых родителей, а вместо них на время подкидывал одного из своих. – Уилфред говорил отрывисто, тяжело, будто с трудом вытягивал из себя слова. – Если кто-нибудь подозревал, что предмет или человек рядом с ним не то, чем кажется, он мог прийти сюда и проверить. Это зеркало истины – оно отражает вещи такими, какие они есть, его не обманешь. Подойди.

И Генри, едва передвигая ногами, подошел к зеркалу. Его вдруг накрыло мучительным, холодным предчувствием беды, оно велело ему бежать наверх, не слушать Уилфреда. Но вместо этого он остановился перед зеркалом, бессмысленно глядя на собственное лицо. За спиной он услышал шаги и хотел отпрянуть, но Уилфред подошел так близко, что Генри увидел его отражение – и застыл.

В зеркале отражался вовсе не Уилфред. Генри испуганно обернулся – рядом с ним по-прежнему стоял Уилфред, но в зеркале…

– Я же сказал тебе, Генри: всегда будем ты и я, – сказал Освальд, подходя ближе. Теперь он стоял прямо у Генри за плечом. – Вот что было в моем видении. Этот самый момент – и то, что будет дальше.

Генри попытался сглотнуть и не смог, будто что-то давило на горло.

– Страж имел в виду тебя, – без голоса начал он. – Он тоже видел тебя как есть. Ты убил члена семьи. Убил Сиварда. Своими руками. Убил своего сына.

Освальд молчал, и Генри закусил губу, чтобы она не дрожала.

– А теперь ты хочешь сделать это снова, – через силу договорил он. – Убьешь меня, чтобы корона досталась тебе.

– Ты меня что, плохо слушал? – устало спросил Освальд. – Я ведь говорил, что не собираюсь тебя убивать. Предупреждал, чтобы ты не ходил во дворец, а ты, глупый ребенок, все равно полез.

Он положил руки ему на плечи, и Генри стало так страшно, что он увидел это даже по собственному отражению, по тому, как заледенело его лицо.

– Раз не хочешь – не убивай. Давай честно выясним, кто сильнее.

Генри видел, как движутся его собственные губы, но едва соображал, что говорит. Отец смотрел на него так, будто любит его, и от этого Генри хотелось кричать.

– Знаешь, почему я так хотел избавиться от дара предсказания? – тихо сказал Освальд. – Что бы я ни делал, все вечно заканчивалось так, как в моих видениях.