В кабинете, как и во всех остальных помещениях дома, пол покрывала красновато-коричневая керамическая плитка, а стены были просто побелены. Кое-где висели черно-белые снимки. Под потолком медленно вращался большой вентилятор с медными лопастями.

Тиарелла разместилась за широким письменным столом из тикового дерева. Единственное, что на нем лежало, это компьютерная распечатка столетней давности и колода карт с очень странной рубашкой, насколько Эйсон смог рассмотреть, – с изображением звездного неба.

Он уселся на жесткий стул с высокой спинкой лицом к Тиарелле.

– Поговорим о твоих обязанностях, – сказала она. – Для начала можешь заняться ремонтом домиков для рабочих. У нас есть столярная мастерская с полным набором оборудования. Росс уже давно ею не пользуется. Ты умеешь обращаться с инструментами?

Эйсон обратился к файлам, хранящимся в его синаптической сети.

– Резной шкаф я вряд ли смогу изготовить, но нарезать подстропильные балки сумею.

– Хорошо. Потом я бы хотела, чтобы ты занялся садом.

– Ладно.

Тиарелла взяла колоду карт и стала рассеянно ее тасовать. Ее ловкость не уступала мастерству профессионального крупье.

– Здесь все довольно сильно заросло. Со стороны Шармейн может показаться очаровательно примитивным, но лианы становятся настоящей проблемой.

Эйсон кивком показал на один из снимков на стене. Парадный семейный портрет: Тиарелла в молодости, еще больше похожая на Алтею, маленький мальчик лет десяти и бородатый мужчина около тридцати.

– Это твой муж?

Карты звонко щелкнули.

– Да, это Ванстоун и Креланж, наш сын. Они умерли восемнадцать лет назад. Погибли в кораблекрушении. Ураган настиг их за пределами архипелага. Поиски продолжались двое суток. От них мало что осталось. Бритвокальмары…

– Такое нелегко перенести.

– Да. Очень тяжело. Я любила Ванстоуна как никого другого. Наш брак оправдывал клятву: «Пока смерть не разлучит вас». Если бы не Алтея, я, вероятно, покончила бы с собой.

Он поднял голову и встретил решительный взгляд.

– О да, такая любовь возможна. После смерти мужа жизнь стала сплошной пыткой. Ты когда-нибудь испытывал подобную любовь, Эйсон?

– Нет.

– Даже не знаю, завидовать тебе или сочувствовать по этому поводу. Мое чувство к Ванстоуну было под стать морскому приливу. Оно неуловимо и непреодолимо управляло моей жизнью. Это чувство и сейчас еще живет во мне. И никогда не умрет. А все мои надежды связаны с Шармейном и Алтеей.

– Она хорошая девочка. И сумеет позаботиться об острове. Здесь заложен большой потенциал. Чудесное наследство.

– Да, ее ждет прекрасное будущее. Я прочла это по картам.

– А, конечно.

– Ты веришь картам таро, Эйсон?

– Я предпочитаю верить, что сам выбираю свою судьбу.

– Все мы поначалу так считаем. Это заблуждение. Наши жизни проживаются все одновременно, и сознание – только окно во время. Так работают карты, или чаинки, или линии на ладони, или кристалл и тому подобное. Какое бы искусство ты ни выбрал, оно лишь помогает сфокусировать мысль.

– Да, что-то такое я уже слышал на этой планете.

– Гадание позволяет мне заглянуть в будущее. И, благодарение Богу, Алтее не суждено страдать, как страдала я.

Он неловко поежился, чувствуя себя не в своей тарелке. Тяжелая утрата и одиночество могут сильно повлиять на разум, тем более за восемнадцать лет.

– Хочешь узнать, что готовит тебе будущее? – спросила Тиарелла, протягивая на ладони колоду. – Сними.

– Как-нибудь в другой раз.

По тропинке между раскидистыми деревьями, начинающейся позади дома, Россо повел Эйсона к домикам для работников. Мужская компания обрадовала старика. Не в последнюю очередь по той причине, что его доля работы теперь значительно уменьшится. А возможно, и вовсе сведется к нулю, как он, по догадкам Эйсона, наверняка рассчитывал.

– Я прожил здесь почти всю свою жизнь, – сообщил Россо. – Даже дольше, чем Тиарелла. Ее отец, Найвуд, нанял меня собирать фрукты, когда я был моложе, чем ты. Лет пятнадцати, я думаю. – Он поднял голову и рассеянно глянул на сплетающиеся над головой ветви, беззвучно шевеля отвислыми губами. – Старый Найвуд пришел бы в ярость, если бы увидел, во что превратился остров. Своими бывшими успехами Шармейн обязан ему да еще дальновидности его отца. Половина этих деревьев – результаты его опытов с коммерческими видами. Знаешь, я сам высаживал почти каждое из них.

Эйсон вяло кивал, слушая бессвязные воспоминания старика. Но в его словах был определенный смысл. На ветвях в этой части джунглей уже начали формироваться фрукты – апельсины, лимоны и еще нечто напоминающее синий грейпфрут, – но до них было не дотянуться. Никто не подрезал ветви уже лет десять, они стали слишком высокими, даже на тех деревьях, которые должны были самостоятельно держать форму. Беспорядочно растущие кусты и трава образовали подлесок, доходящий до пояса. Но все это устранимо. Стоит приложить немного усилий, и рощи снова будут приносить доход.

– А почему ты остался? – спросил Эйсон.

– Из-за малышки Алтеи, конечно. Как она смогла бы без меня обойтись? Я любил Ванстоуна, пока он был жив, чудесный человек. Он относился ко мне почти как к старшему брату. Вот в память о нем я и помогаю его дочери чем могу. Я стал ей вместо отца.

– Понятно.

Этого старого пьяницу больше никто не взял бы на работу.

На отдельной полянке полукругом выстроились двенадцать домиков. Россо назвал это место лужайкой, но трава здесь доходила Эйсону до колен.

– Мой бывший домик, лучший из всех, – заявил Россо, хлопнув ладонью по двери с номером три.

– Лачуга, а не домик, – неслышно пробормотал Эйсон.

Две комнаты и душевая кабина, построенные из побелевших досок, уже изрядно покоробившихся, протекающая крыша из пальмовых листьев и веранда вдоль всей передней стены. Окна без стекол, только со ставнями из планок, защищающими от стихии.

– На прошлой неделе я укрепил дверные петли и поставил новую кровать, – доложил Россо. Он улыбнулся, показывая три недостающих зуба. – Тиарелла сказала, чтобы я еще и крышу поправил. И это с моей-то спиной! Эта женщина от всех ждет чудес. Ну а теперь, когда ты здесь, я тебе помогу.

Эйсон задержался на пороге от странного ощущения холода в спине.

– Как