тайных «отлучках», первых сигаретах, любовных приключениях ей было известно больше, чем родителям. Чаще всего она, добрая душа, покрывала мальчика, даже в ущерб себе.

– Я еду в больницу навестить пострадавшую девочку, – объяснил он. – Хочу взять с собой Мари.

– Мари? Но… при чем здесь Мари?

Конечно, она его раскусила. Можно было утаить что-то от родителей, даже от Лизы, но не от персонала. И уж тем более не от Шмальцлер.

– Она должна будет поговорить с пациенткой, – попытался он найти причину. – Есть кое-какие неясности. Мне девочка ничего не расскажет, но Мари, возможно, ее разговорит.

– Возможно, – согласилась экономка. – Я пошлю Мари вниз.

Он смотрел на Шмальцлер и был готов броситься ей на шею.

– Благодарю, фрейлейн Шмальцлер. Я жду в машине.

После того сумасбродного и прекрасного поцелуя они больше не разговаривали. Она избегала его, по возможности пользовалась черной лестницей, задерживалась в комнатах, в которые он не имел доступа. Поначалу он чувствовал сильное разочарование, даже гнев. Что он такого сделал, что она вздумала от него бегать? Поцеловал, и все. Более того, он был почти уверен, что не принуждал ее. Мари, высоконравственная Мари, ответила на его поцелуй. Обвила руками его шею, так что он ощутил ее сладкое влечение, и ответила на поцелуй. Другой бы воспользовался моментом и отбуксировал бы девушку в свою спальню. Наверное, так и нужно было сделать.

«Нет, – стыдясь своих мыслей, думал Пауль. – Я бы все испортил. Во-первых, она бы не пошла, во-вторых, презирала бы меня как бабника. Нужно терпение, нужно дать ей время и ждать случая объяснить свои истинные намерения». Он хотел не интрижки, он хотел… другого. Вот только сам еще не понимал, что из этого может получиться.

Несколько раз они сталкивались внизу, Пауль ей улыбался и желал хорошего дня. Она отвечала серьезно, но приветливо и шла по своим делам. Несколько раз он заставал ее в красной гостиной с Лизой и матерью, Мари сидела на стульчике, вязала крючком и рассказывала какую-нибудь историю, заставлявшую улыбаться обеих дам. Но стоило ему присоединиться к их компании, Мари тут же просили уйти. Несколько недель спустя Пауль понял, что такая его плодов не принесет. Терпение – вещь хорошая, но чем дольше он тянул с объяснениями, тем более между ними укоренялось непонимание. Что неудивительно: как она могла понять, что у него на уме не интрижка. Пауль и сам удивлялся собственным ощущениям. Было необходимо поговорить с ней, один на один, без свидетелей, без чужих ушей. Салон автомобиля подходил для этого как нельзя лучше.

Пришлось ждать. Пауль нетерпеливо ерзал на водительском сиденье и барабанил пальцами по рулю. Он вспомнил рассказ Гумберта о том, как Мари вчера побывала в домике садовника. Якобы она поранилась в парке, и садовнику пришлось осмотреть ее рану. К сожалению, Гумберт не сказал, который из двух садовников обрабатывал Мари рану. Старый или молодой. Густав Блиферт, конечно, был не Адонис, и c мозгами у него не все в порядке, однако социально Мари к нему ближе. Даже если между камеристкой и садовником есть некоторая разница, она существенно меньше, чем та, что между камеристкой и сыном хозяина.

– Простите, что заставила ждать, господин.

Голос Мари вырвал Пауля из его размышлений, он посмотрел в ее серьезное, слегка встревоженное лицо. Наконец-то пришла. С сожалением объяснила – правда или выдумала? – что должна была закончить прическу Элизабет, та собиралась к подруге.

– Садись рядом со мной.

Она уже стояла, держась за заднюю дверь, но послушалась и села вперед. Одета она была в темное платье и длинный приталенный жакет из такого же материала. Если Паулю не изменяла память, вещи раньше принадлежали Китти. Волосы, как и всегда, были убраны в пучок и спрятаны под очаровательной шляпкой, которую он не видел ни на Китти, ни на ком другом.

– Выглядишь очень мило, Мари.

Она посмотрела на него искоса долгим недобрым взглядом, который сбивал с мысли. «Только бы теперь на напортачить», – подумал Пауль и повернул ключ зажигания; машина с первого раза не завелась, пришлось повторить попытку.

– Да, управлять автомобилем непросто, – констатировала Мари. – Есть женщины, которые умеют это делать?

– Конечно. Это совсем не трудно, просто я сейчас немного неуклюж.

Пауль смущенно засмеялся и обогнул цветочную клумбу, пестрящую желтыми нарциссами и красными тюльпанами. В парке на лужайках повсюду цвели фиолетовые крокусы, местами напоминавшие толстые подушки.

Мари с любопытством следила за тем, как Пауль ведет машину, пристально смотрела на счетчик скорости, старалась понять, какую роль в управлении автомобилем играют ноги. Где тормоз. Что такое переключение передач. Какая сила приводит автомобиль в движение. Не опасен ли он и не может ли взорваться.

– Если я выйду, открою бак и брошу туда горящую спичку, тогда да – произойдет взрыв.

Случалось ли ему попасть в аварию?

– К счастью, нет, – ответил Пауль. – Но я слышал, ты сама вчера пострадала, и садовник тебя выхаживал.

Мари посмотрела с удивлением, а потом, как ему показалось, развеселилась.

– Бог мой, я смотрю, сарафанное радио на вилле работает что надо. И кто же вам рассказал?

– Понятия не имею. Скажем так, до меня дошли слухи. Надеюсь, травма не серьезная.

– Ничего страшного, – ответила она с улыбкой. – Сухая ветка упала мне на плечо.

– Ветка? Ничего себе!

– И старый Блиферт намазал меня своим чудо-бальзамом.

Ага – все-таки это был старик. Натер ей плечо, понятно, что не через платье. Пауль ощутил нарастающую злость, но быстро сообразил, что ревновать к Блиферту просто смешно. Старику около семидесяти.

Они проехали под воротами Святого Якоба и свернули влево к Якобер Форштадт. Лачуги перемежались здесь с солидными городскими зданиями, попадались также складские помещения и каретные сараи. Как и на вилле, в городе зеленели кустарники, в неухоженных палисадах и садах трава росла большими пучками, виднелись белые маргаритки и желтые одуванчики.

– Этот бальзам – какое-то дьявольское снадобье, – взволнованно продолжила Мари.

Пауль слушал ее рассказ о неубранной кухне садовника и его кошке Минке, которая оказалась котом, узнал про необычный состав чудо-лекарства. Описывала она весьма забавно, поэтому приходилось прилагать усилия, чтобы не потерять контроль за машиной. Конные повозки так и норовили опрокинуть едущие навстречу автомобили в кювет, извозчики презирали новомодных конкурентов, медленно, но верно отнимающих у них хлеб. Пауль остановил машину перед вытянутым кирпичным зданием главной больницы и заглушил мотор.

– Подожди, – попросил он, когда Мари уже почти открыла дверь. – Я должен кое-что сказать тебе, Мари.

Она застыла в неестественной позе:

– Оставьте. Я знаю, что вы хотите мне сказать.

– Вот как?

Полуприкрыв веки,