– Вы хотите мне сказать, что вам понравилось меня целовать. И что вы полагаете, будто мне это тоже понравилось…

– А это так?

Она повернула к нему пылающее лицо.

– Да.

Удивительно откровенное признание. Пауль не нашелся что ответить и ждал, затаив дыхание.

– Я говорю так, потому что это правда, – продолжала она. – И потому что я не хочу между нами лжи. Я высокого мнения о вас, господин Мельцер. Поэтому прошу никогда больше так не делать.

Что за девчонка! Откуда такое самообладание, смелость, серьезность? Такое доверие. О, как бы он хотел прямо сейчас заключить ее в объятия, сказать, что любит, что никто другой ему не нужен. На всю жизнь. До конца.

А что он? Вместо искреннего признания в любви стал разглагольствовать. Говорил, что тоже высоко ее ценит. Признавался, что с первого взгляда – еще тогда, осенью, когда увидел ее на вилле с узелком, – почувствовал, что его тянет к ней. Помнит ли она? Он проехал мимо в автомобиле. Заверял, что желает ей самого лучшего, хочет видеть ее счастливой и радостной. Только бы она была рядом…

Мари слушала его, наморщив лоб, и, кажется, мало что поняла из этой болтовни. Наконец она заметила, что раз уж они возле больницы, то можно бы зайти внутрь. Или эта поездка – лишь предлог?

– Конечно нет!

Пауль толкнул водительскую дверь, нехотя вышел и обогнул машину, чтобы помочь Мари. Но она уже стояла на тротуаре, он понял, что было неуместным подавать руку служанке. Чувствовал бы он неловкость? Нет. Но, очевидно, Мари было бы неприятно.

– Пойдемте…

Пауль мрачно посмотрел вперед, он злился на самого себя. Почему он такой неловкий? Отчего не сумел открыто поговорить с Мари о своих желаниях и планах, а вместо этого нес всякую околесицу? В похожих ситуациях он за словом в карман не лез, находил общий язык с непростыми людьми, мог уладить спор и внятно донести свое мнение до собеседника. И только с Мари чувствовал себя так, будто с луны свалился. Что она должна была о нем думать?

«Что я абсолютный идиот, что же еще, – накручивал он себя. – Если она когда-то и уважала меня как мужчину и как человека, сегодня я потерял в ее глазах всякое уважение. Потому что не хватило мужества принять решение и объявить о нем».

– Время для посещений заканчивается, – сообщила сестра у входа в протестантское отделение.

– Спасибо, сестра, мы поторопимся.

Он пошел по лестнице, поскольку не хотел ехать с Мари в лифте. Он так блистательно перед ней опозорился, что предпочел не смотреть ей в глаза. Пока они шли по длинному мрачному коридору, Пауль коротко рассказал Мари о визите матери Ханны.

– Если девочка действительно слаба, ей следует немного дольше остаться в клинике, – сказала она.

– Мы посмотрим. Может, поговоришь с ней немного, Мари.

Дверь семнадцатой палаты распахнулась, и трое мальчишек, оживленно болтая, направились к лифту.

– Смотри-ка, – пробормотал Пауль. – Ее братья?

Воздух в палате стоял спертый: туда поместили еще одну пациентку, и теперь в маленьком помещении находилось одиннадцать коек, одна из которых была отделена белым экраном. Болтливой дамы, в прошлый раз занимавшей место у окна, больше не было. На ее кровати теперь сидела сухопарая старуха в розовой пижамной куртке и с отсутствующим видом смотрела на улицу.

– Я на погребении, – с укором произнесла она. – Проявите уважение, господа.

– Простите, – ответил Пауль, но она его не услышала.

Постель маленькой Ханны была изрядно помята, в одном месте красовалось большое пятно. Интересно, это братья постарались? Повязку с головы девочки сняли, и стал виден побритый участок. На левой руке все еще оставался гипс.

– Здравствуй, Ханна, – сказал Пауль. – Ты меня помнишь?

– Вы господин Мельцер.

– Правильно, – улыбнулся он. – А это Мари, моя хорошая знакомая.

Девочка немного стеснялась; несмотря на покой и хорошее питание она, кажется, совсем не поправилась. Пауль некоторое время наблюдал за тем, как непринужденно, спокойно, мягко и как-то по-матерински Мари беседовала с Ханной. Было заметно, что такое обращение девочке нравилось, и Пауля это не удивляло. Бедняжке вряд ли доставалось много материнской ласки.

В коридоре Пауль остановил медицинскую сестру и спросил у нее, каково состояние Ханны. Девочка оказалась хорошей пациенткой. Всегда послушная, ни крика, ни возражений. Но братья – те совсем другие, за ними глаз да глаз нужен.

– Почему?

Они ежедневно наведываются в клинику, не соблюдают время посещений. Прокрадываются в палату Ханны и съедают у нее все. Медсестра уже выгоняла эту троицу, но они все равно приходят. Посылки от господина Мельцера – консервированные соки, яблоки, сладкая выпечка – все это оседало в пустых животах маленьких разбойников.

– Немыслимо, – сердито проворчал Пауль. Теперь ему стало понятно, почему девочка так худа. И почему Грета Вебер не хотела, чтобы дочь покинула клинику. Это недорогой способ кормить весь выводок.

– А что со сломанной рукой? С раздробленными костями? Ранами на голове?

– Спросите врача, он даст точную информацию.

– А что говорит ваш опыт, сестра?

Она улыбнулась, ей польстило, что господин высоко ценил ее квалификацию. В самом деле, хорошая медсестра часто подмечает больше, чем врач.

– Руку нужно некоторое время щадить, в остальном динамика удовлетворительная. Я бы сказала, девочке очень повезло, господин Мельцер.

– Благодарю вас, сестра.

– К сожалению, вам пора уходить, время для посещений закончилось.

Мари еще беседовала в палате с девочкой. Когда Пауль вошел, обе посмотрели на него как на возмутителя спокойствия. И что такого они могли обсуждать? Глаза Ханны сверкали, теперь она выглядела почти счастливой.

– Я на погребении, – повторила старая женщина. – Проявите уважение, господа.

Пауль подошел к Ханне попрощаться. Сказал ей, что все будет хорошо. Что скоро она выйдет из больницы, а когда снимут гипс, она опять сможет работать рукой.

– Удивительная девочка, – проговорила Мари, когда они направлялись к лифту. – Та пожилая дама совершенно потеряла рассудок, иногда она встает с постели и пытается уйти. Ханна уже дважды не дала ей этого сделать.

– Она рассказала тебе, что трое ее братьев съедают все передачи?

Пауль открыл дверь лифта и пропустил Мари вперед. К ним присоединилась пожилая супружеская пара – тоже посетители. Вслед за ними в кабину втиснулись толстая дама в широкополой бархатной шляпе и худенький школьник.

– Лифт предназначен для четверых человек! – возмутился пожилой господин.

– Да ладно уж, одним больше, одним меньше – какая разница! – отмахнулась бархатная шляпа.

– В случае Эаны нет разницы. А вы за троих сойдете!

– Хамите!

– И вам пожалуйста.

Кабина лифта спустилась на первый этаж, Пауль открыл дверь, и все