— плюнула оперативнице под ноги Марго, с которой веселость слетела как лист с дерева по осени. — Только подумаешь, что вроде в нормальную компанию раз в кои-то веки попала — и сразу на тебе!

Она развернулась и направилась в темноту тоннеля, который, повторюсь, поражал просто какой-то промышленной ровностью стен и пола.

Впрочем, легкая дорога быстро закончилось, вскоре мы оказались в месте, которое с легким недоумением было идентифицировано Метельской как штольня. Непонимание возникло у нее, поскольку ни она, ни мы не смогли объяснить, кто именно к ней приложил руку, поскольку вход в нее носил явно неофициальный характер, а единственный выход оказался не из тех, которыми, как правило, пользуются люди. По крайней мере на постоянной основе и охотно.

— «Шкуродер», — со вздохом сообщила нам Светлана, осветив лучом небольшой лаз в дальнем конце штольни. — Твою налево. Что, вот так сразу?

— То есть мы полезем вот туда? — уточнил Аркаша. — Да ладно? Я не хочу!

— А у тебя есть выбор? — осведомилась у него оперативница. — Хотя о чем я? Конечно есть. Можешь вернуться в начало пути и попробовать найти способ сдвинуть скалу с места. Вдруг мы все же что-то пропустили?

— Или жди тут, — вставила Марго свои пять копеек. — Когда мы выберемся наверх, то вернемся за тобой.

— А ведь мог бы сейчас по озеру рассекать, — не удержался и я, поскольку лично мне очень не понравилось это «я не хочу». — На яхте. Ветерок, плеск волны, предвкушение вкусного ужина. Мечта!

— Да что вы на меня набросились? — жалобно пробормотал юноша. — Просто сказал!

— А мы просто ответили, — жестко пояснила ему Светлана. — «Не хочу» и «не буду» в Москве остались. Тут ты или со всеми, или сам по себе. Правда, в последнем случае к словам Маргариты «когда мы выберемся наверх», смело можно в скобках добавлять «если». Уловил?

— Да, — буркнул Стрелецкий.

— Тогда лезь первый, — велел я.

— Почему? — опешил молодой человек.

— Как что? — тихонько уточнила у меня Марго.

— Как паллиатив. Это когда полное лечение невозможно, применяют некую полумеру, для того чтобы хоть маленько проблему решить — пояснил я

— Я знаю, что такое паллиатив — усмехнулась Марго — Все-таки врач, пусть и бывший. Тебе-то откуда это слово известно? И не очень ясно, как оно к нашему дитяте великовозрастному применимо.

— Он лоб уже здоровый, всю дурь из него нам никак не выбить, но немного мы себе жизнь облегчить можем — ответил я, а после рявкнул — Да рюкзак сначала сними, горюшко! И его вперед себя пусти!

— Это как? — совсем уж растерялся Аркаша.

— Толкать будешь перед собой, — пояснила Метельская уже более миролюбиво. — Тут тебе и рычаг, и дополнительная защита. Змеи внутри гор хоть и редкость, но все же встречаются. Если она тебя в лицо тяпнет — беда. А если в рюкзак — так и печали никакой.

Юноша, пыхтя, запихнул в лаз рюкзак, а после сам полез внутрь. Через пару минут после того, как ноги Аркаши скрылись из вида, Метельская тихонько мне сказала:

— И всякий раз надо будет пускать его первым.

— Ясное дело, — поддакнула ей Марго. — Его, если что, не так жалко. Не сказать, совсем не жалко.

— Ты ко мне клинья не бей, — холодно заметила оперативница. — Если что, я тебе пить его все равно не дам. Да, типок мутный, но он под защитой закона.

— Вообще-то я на это даже не намекала, — возмутилась вурдалачка, после нагнулась к лазу и гаркнула: — Ну, чего там?

— Темно и тесно, — донесся до нас спертый голос Аркаши. — Но двигаюсь! Ой!

— Чего «ой»?

— Свалился! Тут не пол в пол! Блин, криво объяснил. Тут…

— Да ясно уже, — крикнула в лаз Светлана. — Ладно, теперь я поползу.

За ней пришла моя очередь, и вот тут я понял, почему она называла этот лаз «шкуродером». Точнее определение ему не придумаешь, «шкуродер» и есть. Ползешь, точно червь, в узком пространстве, скребешь всем, чем можно, о стены, которые окружают тебя со всех сторон, а в голове только одна мысль: «А вдруг именно сейчас где-то там, наверху, вылетит из какой-то каменной плиты ма-а-а-аленький такой камушек, после чего вся эта механика придет в движение, расплющив меня тут в блин». Умом понимаешь, что вероятность подобного не то что мала, а просто ничтожна, но выбить ее из башки нереально. И — время. Оно тут идет как-то по-другому. Ведь протискивался-то всего несколько минут, а по ощущениям — пару дней.

Впрочем, под землей время на самом деле движется немного иначе, в первую очередь по той причине, что ты не ощущаешь его хода. Нет зримых признаков того, что оно движется, вокруг все одно и то же — темнота да камень вокруг. И — тишина, которую разве какая капель нарушает. Нет, антураж периодически меняется, после лаза из штольни мы, например, попали в небольшую пещеру, стены которой были исчерчены какими-то темно-блестящими жилами неизвестной мне горной породы. Может, это кварц, может, еще чего. Я не геолог, не знаю. Смотрелось в свете фонарей это красиво. А через час мы уже шлепали по густой жиже, оказавшись в очередной штольне, которую, похоже, подтопил вчерашний ливень. Хотя, может, тут и всегда так?

Но все равно — вокруг одно и то же, что, конечно, здорово долбало по психике. Плюс отдельно донимало осознание собственной недальновидности. Уже спустя сутки я понял, каким же забавными и нелепыми были все мои недавние суждения вроде: «Поедем на Урал и там, под горами, разберемся, чьи в лесу шишки». Отчего я был так уверен в том, что здешние подземные чертоги это что-то вроде Силикатов или «Партизанки» в Подмосковье? Там все изведано, исхожено, на стенах есть куча разных знаков, по которым можно дойти куда угодно. А тут… Права Светка тогда в лесу была. Это не просто камень, лазы и пещеры. Это отдельный мир, отдельная вселенная, живущая по своим законам и плевать хотевшая на все, что происходит вне ее. И в которой нас, кстати, никто особо не ждал в гости.

Представляю, что бы по этому поводу сказал мне Мирослав. Он всегда умел найти такие слова, вроде бы и не осуждающие, но пробирающие