Виктор, почувствовав, что больше опасности нет, огляделся. Рядом с ним на песке лежал Джамаф, и на его лице сияла самая яркая улыбка, которую иномирец когда-либо видел. В этой улыбке, в этом легком истерическом смехе скрывался самый настоящий Бог. Вся вселенная могла уместиться в звуках этого смеха. Если бы кто-то когда-нибудь спросил Виктора, в чем смысл жизни, он бы ответил: в смехе учителя, когда его ученик наконец-то достигает невозможного.

Джамаф отмахнулся от помощи и, встав самостоятельно, крепко пожал своему протеже руку. Настолько радостных глаз Виктор еще не видел никогда; он, глядя в них, тоже заразился этим иллюзорным чувством мимолетного счастья. В этот день впервые за долгий срок отшельник строго-настрого наказал иномирцу отдыхать, да отдыхать так, чтобы со стороны это можно было принять за самую натуральную смерть. Сперва Виктор решил, что это просто такая метафора, но, когда прилег в полдень на топчан и мгновенно потерял контроль над смертельно уставшим телом, он понял всю суть слов учителя. Организм расслабился настолько, что иномирец действительно не мог пошевелить ни единой конечностью. И потому решил просто вздремнуть.

Проснулся лишь через сутки с небольшим, и при этом сам, в кои-то веки без будильника в виде пинка под ребра от Джамафа.

Отшельник приготовил для своего ученика целый казан овощного рагу с мясом, а также вытащил припасенную на подобный «праздничный» случай бутылку с элитнейшим магмагрогом четырехсотлетней выдержки. Над пустыней уже сгустилась вечерняя прохлада, а светила давно сели, оставив после себя лишь тонкую струйку пурпурного горизонта, который с каждой минутой становился все уже и уже, пока и вовсе не исчез, оставив первенство по яркости небесных тел планетам и звездам.

Виктор наелся до отвала, да так, что стало плохо. Он чувствовал себя победителем. Он знал, что если использовать навыки рукопашного боя и фехтования, которым его научил отшельник, и добавить к ним изрядное количество магической энергии, то получится самый настоящий «бум». «Пусть хоть сотню чемпионов выставляют, плевать мне на количество», решил иномирец и тут же себя укорил за столь скверные мысли. Джамаф однажды сказал: нужно гордиться тем, что тебе удастся совершить, чтобы забыть гордыню в том, чего еще не было.

После ужина отшельник попросил ученика принести свои клинки. Отшельник принял их, долго рассматривал со всех сторон и под разными углами, а затем отложил их в сторону и протянул Виктору ножны со своими, сказав при этом:

– Возьми мое оружие. Мне оно служило верой и правдой уже много лет. Правда это или нет, но многие считают, что вещи хранят «отпечаток» своих владельцев до конца своего существования. Быть может, мои знания каким-то образом отразились на этих клинках, и это поможет тебе в предстоящей битве. В любом случае, даже если не верить во всю эту мистику, я просто хочу, чтобы мои мечи вновь побывали на арене.

– Ты сказал «вновь»? – прищурился Виктор. – Что ты имеешь в виду? Ты что, сражался как гладиатор?

– Как па’вухаррен – да, – кивнул отшельник. – И не только сражался, но еще и долгое время был наставником юных па’вухарренов. Но прошу тебя о большем не интересоваться, то для меня закрытая книга, абсолютно неприятная информация. Просто знай, что я прекрасно понимаю, каково тебе там будет, и всем сердцем за тебя переживаю. Знай, что я стану следить за тобой и молиться своим богам. Возможно, через меня они помогут и тебе.

– Ты полон сюрпризов, Джамаф, – усмехнулся иномирец. – Может, если ты не раз выступал на песке арены, расскажешь о чем-нибудь кроме фехтования? Есть какая-нибудь еще информация, которая мне поможет во время поединка? Какие-нибудь секреты, удачные положения на самом ристалище или что-нибудь еще подобного рода.

– Увы, нет. Там тебе придется положиться только на себя, свою смекалку, ловкость рук и ума, на умения и эмоции. Эмоции – это тоже очень важно. Иногда их нужно полностью отключить, чтобы трезво оценить ситуацию и не стать обиженной жертвой собственной невнимательности. А иногда нужно включить на полную свою ярость, свой гнев, чтобы задавить врага эмоционально, попутно кромсая его тело со скоростью орла, пикирующего на полевую мышку. Решать, какую эмоциональную окраску принять в тот или иной момент, тебе нужно самостоятельно уже на месте. Никто тебе этого не подскажет. Всему, чему можно научить, я тебя уже научил. Остальное – дело наживное.

– Наживное, скажешь тоже, – грустно покачал головой Виктор.

Еще несколько дней длился период интенсивного отдыха. Когда одним утром Джамаф практически пинками разбудил иномирца, тот, протирая глаза и зевая, спросил:

– Что такое? Снова тренировки?

– Нет. Поедем в город.

– Зачем? Игры на арене только завтра! Дай мне еще поспать, будь же челове… пепель… будь хорошим парнем, а?

– Извини, буду плохим. Вставай, умывайся и завтракай – я все расскажу по пути.

Как оказалось, отшельник отложил из своих личных запасов целое состояние, чтобы прикупить своему гладиатору подобающее облачение. Путники пришли в Хау Грушмаль и сразу же отправились в кожевенную лавку, где мрачного вида худой (что странно!) пепельник снял с иномирца мерки, выслушал от Джамафа все пожелания, принял целую гору монет и принялся немедля исполнять заказ. Пока кожевник клепал из заготовки броню, отшельник в соседней лавке купил для Виктора длинный огненно-красный плащ с золотой вышивкой и сводил будущего па’вухаррена в цирюльню, где человеку подровняли уже изрядно отросшую бороду, сделав из нее изящную эспаньолку, но волнистых посветлевших волос, свисающих чуть ниже плеч, трогать не стали. Цирюльник лишь тщательно причесал их и заплел в необычную косу, оставив небольшие пряди по бокам.

Броня была готова уже к вечеру, и путники провели весь день, предаваясь празднеству живота в таверне. Защитный комплект состоял из плотных матерчатых штанов с прочными металлическими пластинами на бедрах и под коленями, многослойной кожаной кирасы со стальными наплечниками, подбитыми мягким мехом, и не менее прочных перчаток без «пальцев», доходящих до самых локтей, плавно переходящих в металлические налокотники. Виктор незамедлительно надел все это великолепие поверх белой хлопковой рубахи, а на плечи накинул плащ.

Выглядело более чем эффектно.

До боев на арене оставались сутки. На вопрос Виктора, а зачем все-таки надо было приходить так рано, Джамаф ответил: чтобы пропитаться духом этого города, прежде чем выходить на ристалище. Ну еще на тот случай, если кожевник потратил бы на броню больше времени, чем вышло на самом деле. Звучало вполне резонно.

Отшельник провел иномирца по нескольким злачным местам города. Таких мест конечно же оказалось совсем немного, а развлекательных – тем более. Тем не менее удалось посетить развернувшееся на улице представление скоморохов. Эти бродячие артисты разыгрывали сценку из какого-то древнего эпизода ханства, приукрашивая его одним пепельникам понятными шутками. Несмотря на полное непонимание происходящего на импровизированной сцене, Виктору понравилась игра. Понравилось то, что он увидел пепельников не такими, как всегда – угрюмыми, грубыми и безэмоциональными, – а вполне себе человекоподобными, уставшими после трудового дня, желающими хлеба и зрелищ, с настоящими, почти человеческими чувствами и эмоциями. Было приятно видеть их такими. Но эта иллюзия не обманывала иномирца до конца: он знал, что находиться среди пепельников слишком долго нельзя. Ханство – это не просто другое государство или местность. Это совершенно иное образование, непонятно каким образом еще сохраняющее хрупкий мир с авельонским герцогством.