…Через несколько дней подьячий приказа Тайных дел встретился в Пскове с князем Иваном Андреевичем Хованским. О, эта встреча проходила совсем иначе!

Никакого кваска не было и в помине. Хованский и Никифоров важно восседали на лавках. Окруженный целой свитой помощников и прихлебателей, князь начал громко возмущаться:

– С князем Прозоровским и другими послами недружбы и ссоры у меня нет, досадно мне, что пишут послы с приказом, то честь мою умаляет. Недружба же у меня с Афанасьем Нащокиным и, хотя письма к царю подписывает князь Прозоровский, только все это затейки Афанасьевы, ищет он мне всякого зла.

Подьячий Юрий Никифоров, что называется, за словом в карман не полез:

– Афанасий хоть отечеством[59] и меньше тебя, однако великому государю служит верно, от всего сердца, и за эту службу жалует его государь своею милостию. Так тебе ссориться с ним не для чего. Ордин-Нащокин же достойно государю служит и человек умный.

Князь Хованский прервал подьячего. Горделиво подбоченясь, он выкрикнул:

– Знаю я, что Афанасий человек умный, великому государю верно служит и государева милость к нему есть: в прежние времена и более Афанасья при государской милости был Малюта Скуратов.

Прихлебатели за спиной князя одобрительно загалдели. И тут подьячий приказа Тайных дел так взглянул на Ивана Андреевича Хованского, что тот, невзирая на прославленную свою дерзость, похолодел от страха. Государь знал, кого брать в свою тайную службу. Юрий Никифоров еще ничего не сказал, а присутствующим уже мерещилось, что они находятся в камере пыток и палач в любую минуту может приступить к своим прямым обязанностям.

– Царь велел тебе передать… – отчеканив эти слова, Юрий Никифоров вдруг замолк.

Чуть ли не полминуты в полной тишине держал он паузу. Наконец высокопоставленный чиновник приказа Тайных дел продолжил, и слова его были уничижительны:

– Быть вам с Афанасием Лаврентьевичем в совете и служить великому государю сообща! А тебя, князя Ивана, взыскал и выбрал на эту службу великий государь, а ранее, как сказал царь, тебя всяк называл дураком.

Услышав в свой адрес такие оскорбительные слова, князь потерял дар речи. За спиной псковского воеводы зашебуршилась изумленная свита. С каким удовольствием Иван Андреевич велел бы своим верным людям изрубить собеседника на куски, но… как можно убить государева человека лишь за то, что он цитирует слова самого царя?! Князь низко опустил голову. А Юрий Никифоров продолжал публично унижать его:

– Тебе своею службою возноситься не надобно. Ты даже к границе войска не вывел, а хвалишься, будто тебе и под Ревель идти не страшно. Помни: кто на похвальбу ходит, всегда посрамлен бывает!

Государев посланец повысил голос и передал псковскому воеводе такие слова царя:

– Ты этою своею хвальбою изломишь саблю!

Князь Хованский был потрясен. Даже то, что Алексей Михайлович публично назвал его дураком, не подействовало на него так сильно, как обвинение в хвастовстве. Как же так: он не только удержал Псков, но и разбил Делагардия, а его обвиняют в пустом бахвальстве?! Попробовали бы сами выйти против этого шведа – великого полководца! Царь вот о Ригу ногти-то обломал! Разумеется, эти крамольные мысли князь-воевода благоразумно хранил при себе – не хватало еще обвинений в том, что он покусился на государеву репутацию! Вслух же князь Хованский, тщательно подбирая слова, сказал столичному чиновнику следующее:

– Я говорю, что я готов ради государева дела хоть под Ревель идти, коли приказ будет! И я царю всегда верен. А что Афонька?! Разве о деле государевом он радеет?

Такого поворота в беседе даже многоопытный подьячий не ожидал. А князь принял важный вид, гордо вскинул голову и спросил:

– Почто Афонька с ворогом в сговор вступил?!

Да, оказывается, не так-то просто было сломить князя Хованского!

Подчеркнуто спокойно Юрий Никифоров поинтересовался:

– И в чем заключается сей сговор?

Князь хитро улыбнулся:

– Недавно приезжал к послу Прозоровскому шведский королевский дворянин с толмачом своим и нашим толмачом Иваном Адамовым. И говорил он князю, почему до сих пор переговоры не начаты. Тут князь Иван Семенович Прозоровский, простая душа, и узнал причину. Оказалось, Афонька Ордин-Нащокин упрямится, ближе к Нарве продвинуться не желает, не хочет там переговоры вести. Но то – лишь предлог. Делается то ради создания помех, ради того, чтобы переговоры не велись. Как рассказывал швед, Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин еще в Ливонской земле доброму делу мешал и перемирию помехи чинил. А все потому, что он с польским гетманом Гонсевским в великой дружбе жил, как брат родной, и полякам помочь норовил.

Теперь уже князь Хованский выдержал паузу и продолжил:

– А полякам-то он помогал корысти ради. По шведским сведениям, подарки Афоньке от поляков большие были. А в Варшаве на недавнем сейме знатные люди говорили, что они не боятся мира между шведами и русскими, потому что есть человек, который этому миру помешает. Итак, нет тайны, которая в конце концов не раскрылась бы. Известно, что Афонька с литовским гетманом Гонсевским дружбу водил, а теперь Гонсевский против великого государя воевать начал. Разве это радение о государевом деле?!

Казалось, что своей аргументацией князь переубедит кого угодно, добьется всего, чего пожелает. Неожиданно Юрий Никифоров добродушно улыбнулся и произнес прозвучавшую вроде бы не к месту фразу:

– Еще раз убедился я, сколь мудр великий государь.

– И как же убедился? – Хованский не понял, почему Никифоров перевел разговор на эту тему. Но пожелал выглядеть почтительным подданным, который всегда готов поинтересоваться, в чем же состоит мудрость государя.

Юрий Никифоров невозмутимо объяснил:

– Когда государь назвал тебя дураком, я был поражен, как же так?! А теперь вижу – мудр государь, всегда прав, говоря о слугах своих!

При таком поношении немолодой уже Иван Хованский побагровел, казалось, с ним может случиться удар. Он искал, что сказать в ответ, и не находил, готов был броситься на Никифорова, но сдержался, чтобы услышать, как этот наглец обоснует свои дерзкие слова. А чиновник приказа Тайных дел спокойно пояснил:

– Ужели думаешь, что о сообщении шведского дворянина государь ничего не знал? Да воевода Прозоровский сразу же государю письмо послал. Только зачем швед на воеводу Ордина-Нащокина напраслину возводит?! Царь и великий государь всея Руси ранее князю Ивану Семеновичу Прозоровскому объяснил, хоть князь и главный посол, пусть помнит: Афанасий немецкие дела знает и немецкие нравы тоже. И надобно князю во всем к Афанасию прислушиваться. Свеи тоже поняли, что именно Ордин-Нащокин будет лучше всех в посольстве служить государеву делу. А потому и возвели на него напраслину. Только примитивна была шведская хитрость, государь все понял, и вышла у свеев не хула, а похвала Афанасию Лаврентьевичу.