Я продолжал идти, ощущение того, что за мной наблюдают, становилось все более и более уверенным по мере того, как я поднимался по тропинке и удалялся все дальше и дальше от безопасности Храма.

Добравшись до вершины холма, я внезапно обернулся и на мгновение мне показалось, что я заметил движение в тени, но было так темно, что я не мог быть уверен.

— Давай уже! — Заорал я, сложив ладони рупором у рта. — Если ты ищешь справедливости, тогда приходи и возьми ее!

За моим требованием последовала тишина, и я усмехнулся, когда трус остался прятаться за деревьями, но я был уверен, что он были где-то там, наблюдал за мной, ждал. Охотник всегда знает, когда другой хищник приближается. Но я был царем зверей и отказывался пугаться какого-то крадущегося стервятника.

— Тогда, может быть, в следующий раз, когда ты ударишь, тебе стоит попытаться ударить меня сильнее? — Предложил я. — Потому что на данный момент единственное, что я вижу, когда ты оставляешь нам свои маленькие сообщения и осуществляешь свои трусливые планы, — это ходячего мертвеца. И тебе лучше поверить, что я знаю, как избавиться от твоего трупа, когда закончу резать тебя на части.

Деревья по-прежнему молчали, а буря завывала с еще большей силой, поэтому я повернулся и направился к Эш-Чамберс.

Я воспользовался своим ключом, чтобы войти, когда добрался до старого здания, и снова запер за собой дверь, оказавшись внутри, не утруждая себя включением света, пока в темноте шел по знакомым коридорам, направляясь прямо в комнату, оборудованную моим роялем.

Я сбросил куртку, опустился на скамейку перед клавишами и медленно выдохнул.

Я начал играть Études, Op. 25 by Chopin, сразу перейдя к агрессивным, сложным нотам. Это было темное и злое произведение, которое слишком ясно говорило с монстром во мне и помогло мне выплеснуть часть моей ярости. Я намеревался остаться здесь на всю ночь и играть до тех пор, пока мои пальцы не сведет судорога, а больная рука не начнет ныть от слишком сильного напряжения мышц.

Я не хотел возвращаться в Храм до тех пор, пока не взойдет солнце и не наступит шесть утра. Я бы и не вернулся в Храм, пока не взойдет солнце и не наступит шесть утра. А завтра я бы снова был настороже, восстановил свои стены и взял бы все под свой контроль. И я был чертовски уверен, что никогда больше не позволю Татум Риверс расколоть его.

Но, да поможет мне бог, я начинал думать, что ее поступок был неизбежен. Так что, возможно, я просто оттягивал свою судьбу.

— Только если ты наденешь балетную пачку и воткнешь себе в задницу штопор, пока будешь делать для меня пируэты, — пробормотал я, мой мозг наполовину функционировал, когда странный шум проник в мой череп.

Повторяющийся скребущий звук перемешался с нежными тонами какой-то музыки Сэйнта, и я застонал, протирая глаза, выпрямляясь и пытаясь проснуться. Почему это было так чертовски трудно сделать? Мой мозг был на полпути к этому, но я чувствовал, что внутри меня идет битва за то, чтобы хотя бы заставить свои глаза открыться.

— Разве не забавно, что ты спишь как младенец, когда люди говорят, что убийц должны преследовать воспоминания о людях, которых они убили, и они вообще не могут заснуть? — Голос Сэйнта раздался где-то рядом. Его тон был непринужденным, но тот факт, что он вообще сейчас разговаривал со мной, доказывал, что он все еще был на взводе.

Я застонал, проводя ладонью по лицу и пытаясь заставить себя открыть глаза, понимая, что прошлой ночью снова рухнул на диван.

— Я думаю, предполагается, что именно чувство вины не дает людям уснуть, — пробормотал я. — И я никогда не был из тех, кто испытывает подобные чувства. Кроме того, большинство ублюдков, которых я убил, заслужили это, как и остальные… ну, они бы не смогли этого избежать. Мне может не нравиться то, что я был вынужден сделать, чтобы получить место в Ройом Д'Элит, но я не собираюсь чувствовать себя виноватым за то, что выжил.

Я открыл глаза как раз в тот момент, когда Сэйнт бросил свою щетку в ведро с отбеливателем, которым он обрабатывал нашу работу на стенах, разрисованных граффити прошлой ночью. Наверное, мне следовало бы обидеться на это, но, если быть до конца честным, через час я потерял интерес к мытью стен и оставил после себя больше, чем несколько пятен красной краски.

— Ну, я, конечно, не думаю, что ты должен испытывать какое-либо чувство вины. Я просто нахожу интересным то, что сон ускользает от меня, и в то же время не чувство вины не дает мне уснуть. Это привычка. — Сэйнт пожал плечами и отошел от меня, прихватив ведро с отбеливателем и вылив его в раковину.

Я бросил взгляд на сверкающие стены и понял, что он тоже обработал все помещение. Каждый дюйм полов, кухни и даже мягкой мебели блестел, а воздух был наполнен ароматом смеси чистящих средств. Я предположил, что это было связано с тем, что кто-то еще побывал в его убежище, и ему нужно было уничтожить все свидетельства этого факта. Без сомнения, позже он проинструктирует свою горничную Ребекку повторить все это еще раз. Эта женщина должна была быть настоящей святой в жизни, чтобы постоянно соответствовать его уровню безумия и при этом иметь свою работу. Хотя однажды он сказал мне, что платил ей примерно в пять раз больше обычной ставки уборщицы и предлагал бонусы за дополнительную работу, так что я предположил, что ей стоило иметь дело с дозой сумасшествия на стороне.

Я поднялся с дивана и направился обратно в свою комнату, в то время как Сэйнт начал чистить ведро для уборки. И если это не было идеальным примером пустой траты гребаной жизни, то я не знаю, что это было, но я далек от того, чтобы прерывать его безумие. Его лоб был нахмурен, и я мог сказать, что его что-то беспокоило, поэтому, несмотря на то, что было всего половина шестого утра, а я никогда не вставал в этот нечестивый час, я решил вернуться и поговорить с ним, как только смогу отлить и почистить зубы.

Я вытащил один из своих альбомов для рисования из-под матраса и, прежде чем снова выйти из комнаты, взял со стола пару карандашей, прихватив их с