– Ты забыл свою настойку, Митрич! – прокричала ему вслед Дина. – Учти, кроме меня, никто не умеет ее готовить!..

Не оборачиваясь, Митрич быстрым шагом направился в лес. Дина вышла на крыльцо и, улыбаясь, посмотрела вслед удаляющемуся юноше.

Когда через несколько минут в дом вбежала растрепанная Рута и срывающимся голосом спросила, куда направился Митрич, она с готовностью сообщила, что он ушел по тропинке, которая ведет к Макеевке. Рута поблагодарила Дину и скрылась в чаще. На губах Дины снова заиграла странная усмешка. Какие же все-таки дурачки эти людишки!

Рута пошла совершенно в противоположную сторону от той, куда только что ушел Митрич.

Вскоре пришел Ярик. Войдя в дом, он направился на кухню.

«Она ушла», – хотел он сообщить Дине, но, увидев ее, остолбенел.

На молодой женщине была надета короткая юбка, открывающая ее соблазнительные стройные ноги, обтянутые тонким нейлоном. Глубокий вырез блузки притягивал магнитом, словно предлагал потрогать крепкие груди.

– Ты будешь наконец есть? – томно проговорила Дина. – Уже все остыло.

– Это… ты… – только и смог выговорить потрясенный Ярик.

– Ты, ты. Тры-ты-ты! – передразнила его Дина. – Иди сюда, глупый.

Словно завороженный, он сделал шаг. Вздрогнул, услышав звон разбитой тарелки и чашки – это Дина смахнула его завтрак на пол.

– Так понимаю, что есть ты пока не хочешь, – прошептала она. Скинув туфли, она залезла с ногами на стол. Ярик на негнущихся ногах приблизился к столу, и Дина завозилась с его «молнией» на джинсах.

– А… А как же Олег? – вырвалось у него. Он совершенно не соображал, как себя вести, хотя низ живота уже давно сладостно ныл, и его руки сами по себе легли на гладкие плечи девушки. Кожа у нее была бархатистой и упругой.

– Хрен с ним, с Олегом, – жарко шепнула она, снимая с себя блузку. – Или тебе больше нравятся мальчики?

Ярик был настолько ошарашен натиском Дины, что даже не придал значения ее ругательству. Он весь дрожал от нетерпения. Она обвила его своими восхитительными ногами, и Ярик погрузился в блаженство…

Олег долго смотрел в чащу, где несколько минут назад скрылся Митрич. Затем он зашел в сарай. Спустя некоторое время он вышел с луком и стрелами. В последнее время он сделал много новых острых стрел, куда лучше прежних. Настоящая охота требует основательной подготовки и хорошего вооружения. Мальчик засеменил в заросли. Охота началась.

Сколько уже они прошли? Ответа у Тимы не было. Да он вообще-то не очень беспокоился по этому поводу – все, что его волновало, это маячившая в нескольких футах фигура Шмеля и то, чтобы у него не отказали ноги.

«А это может произойти, – проскрипел он сам себе. – При таких ранениях первое, что перестает подчиняться командам мозга, – ноги».

– Тима! Эй, Тимоша! – окликнул его Шмель. – Мне очень неудобно тебя беспокоить, но я не совсем уверен, правильно ли мы идем.

Горло зудело уже с такой страшной силой, что Тима не выдержал. Он закашлялся, живот передернуло от боли, и на подбородке выступила кровь. Он сплюнул и прохрипел:

– Иди… вперед…

Шмель смерил его брезгливым взглядом и поковылял дальше.

– Главному это может не понравиться, Тима, – сообщил он, обращаясь скорее к деревьям, чем к своему бывшему напарнику. – Не понравиться, – повторил он решительно, будто ставил точку в обсуждении сложной проблемы.

Тима хотел рассмеяться, но побоялся. Его бедный живот не выдержит этой роскоши.

– Может, я все-таки перевяжу тебя, Тимоша? – снова обратился к нему Шмель. Его глумливая улыбка не вызывала никаких сомнений, что он скорее перегрызет глотку Тиме, чем поможет ему с раной. Тима ничего не ответил, сосредоточившись только на том, чтобы передвигать ноги и не упасть при этом. В висках начало стучать.

«Зачем я иду? И куда?» – внезапно подумал он.

К реке, ответил он себе, понимая, как издевательски это звучит. И Шмель знает, как к ней добраться… К реке, потому что по ней может кто-нибудь проплыть… Потому что река куда-нибудь да выведет… потому что…

Он осознавал, что река ничего не решит, даже если они доберутся до нее, хотя вряд ли это случится. Он не видел свою рану, но знал, что она смертельна. Он поднял мутнеющий взгляд на Шмеля. Тот хромал, продолжая что-то бубнить себе под нос, изредка смотрел вверх и чему-то улыбался.

Шмель продолжал идти, постепенно замедляя шаг. Он стал чаще оборачиваться в надежде, что в следующий момент увидит лежащее бездыханное тело Тимы. Но все было напрасно, он оказался на редкость живучим, по всем законам он должен был сдохнуть, но вопреки всему Тима продолжал волочиться за ним, сжимая свой продырявленный живот. Шмель заскрипел зубами – вместо того чтобы искать этих близнецов, он гуляет с этим полудохлым упрямцем! Хотя этот упрямец оказался крепким орешком. Этот Тима как змея, у которой перебит позвоночник, но во рту еще остались ядовитые зубы. Он незаметно нащупал предмет, который поднял с земли, и украдкой посмотрел на Тиму. Тот ничего не заметил.

…Тима чувствовал, что силы на исходе. К ударам в висках прибавился багровый туман перед глазами, живот уже просто раздирало на части от боли, хотелось пить. Но пить сейчас нельзя, иначе он сразу умрет… Он чувствовал, как немеют конечности, и ему стало страшно. Он уже не держал на прицеле Шмеля – рука с пистолетом болталась вдоль тела, словно была чужая. Шмель превратился в размытое серое пятно.

– Эй, Тимоша? – Ненавистный голос прозвучал над самым ухом, и Тима прищурился. Отвратительное заросшее лицо Шмеля то приближалось, то отдалялось, как если бы он попеременно смотрел на него в окуляры бинокля с разных сторон.

– Хочешь загадку? – Шмелю явно было скучно. – Ты же их обожаешь. Такую ты не слышал, я уверяю тебя. Слышишь, Тимоша?

– Ни… когда… не на…зывай… меня… так, – прохрипел Тима, в последнем усилии вскидывая пистолет.

– Вот она: как скоро ты сдохнешь? – Потрескавшиеся губы Шмеля разъехались в ухмылке.

Тима все понял слишком поздно – Шмель развернулся и кошкой метнулся к нему, доставая на ходу предмет, который он подобрал в траве во время потасовки. Теперь от этого предмета зависела жизнь Шмеля. Это был швейцарский нож Тимы, с которым тот почти никогда не расставался.

Прогремел выстрел, последний в жизни Тимы. Пуля, выпущенная из «глога», прошила насквозь левое ухо Шмеля. Второй раз нажать на спусковой крючок Тима не успел – Шмель выбил из его ослабевшей руки пистолет и всадил нож в горло.

– Ответ: прямо сейчас, – тяжело дыша, произнес Шмель.

Тима медленно осел на землю. Перед тем, как он навсегда провалился в темноту, у него в мозгу пронеслась мысль, что все получилось как-то неправильно и… глупо. Он умер с горькой усмешкой на губах.