Возможно, если бы ты хоть раз прислушивалась ко мне или к отцу, не сидела бы одна здесь одна в таком плачевном виде, — мои губы растягиваются в ядовитой ухмылке, в которую я вкладываю свою боль, неспособная выместить её иначе.

— Что ты сказала?

— Ты слышала.

Мама стоит и смотрит в мои глаза с закипающим гневом. Всего секунда, отделяющая меня от реальности и уносящая в мир, где полно боли, ярости и желания уничтожить весь мир.

Я отворачиваюсь от ужалившей мою щеку пощечины.

Смотрю на себя в зеркало немигающим взглядом и не понимаю, что я здесь делаю: почему оказалась в такой ситуации; почему я чувствую столько боли и мне хочется сделать всем ещё больнее… Почему мне хочется, чтобы все страдали так же, как и я глубоко в своей растерзанной душе?

— Василиса… — мама пораженно вздыхает, когда я перевожу на неё безразличный взгляд.

Она спохватилась и прикрывает руками губы, а на её глаза набегают жалостливые слезы собственной слабости.

— У меня есть деньги, чтобы завтра съехать из этого дома. Если ещё раз попробуешь меня оскорбить, надавить или… Поднять руку — действительно останешься сама, — припечатываю я, всё ещё находясь оглушенная её поступком и едва различая собственные слова.

— Василиса, постой! — она не решается меня перехватить, когда я с напором двигаюсь вперед и ей приходится посторониться в тесном коридоре. — Пожалуйста! Я не знаю, что произошло… Прости, детка, я не в себе… Прости меня, дорогая, — нашептывает за моей спиной мама.

Когда я поднимаюсь по лестнице, слышу позади душераздирающий всхлип, наполненный болезненной безысходностью. Наверное, это меня и останавливает — я сама испытываю эти гадкие чувства, уничтожающие меня изнутри.

— Твой отец… Он сегодня пришёл домой и заявил, что уходит. Просто собрал вещи, а перед тем, как уйти извинился и сказал, что у него есть женщина. Я… Я не знаю, что делать. Я не должна была срываться на тебе. Пожалуйста, Василиса… Мне так стыдно!

Я разворачиваюсь, насколько снисходительно посмотрев на плачущую маму сверху вниз. Внутри всё скручивается от её вида, но я не могу сделать шаг к ней на встречу и обнять. Что-то во мне надломилось. Я продолжаю стоять и смотреть на её мучения, не предпринимая никаких попыток успокоить.

— Недавно ты сказала мне, что любовь приносит много боли и разочарования. Переспи с этой мыслью. Завтра ты можешь начать всё с чистого листа, возможно сможешь что-то изменить и стать сильнее, либо продолжишь жалеть себя и быть слабой. Спокойной ночи, мама.

Она стирает слезы и пытается ко мне приблизиться, но я лишь поднимаюсь на одну ступеньку выше. Мама смотрит на меня оленьими глазами, словно хочет что-то сказать. Осекается и опускает глаза к полу.

Я разворачиваюсь и иду в свою комнату, с осознанием, что всё вокруг меня с каждым днем рушится и преодолевает точку невозврата: я и мои мечты, моя первая любовь и моя семья.

Этим разрухам нет ни конца, ни края.

Что ждет меня завтра, если уже сегодня я теряю больше, чем за всю жизнь?

Глава 19.2 Одна против всех

Первый учебный день выдался напряженным.

Мама с самого утра пичкает меня блинами и искоса наблюдает за каждым моим движением, даже за мимикой! Мы почти не разговариваем, так что за четыре дня моего самобичевания дома наши краткие и бессмысленные разговоры можно посчитать по пальцам. И я, и она — испытываем смятение после ссоры, поэтому напрямую не встречаемся взглядом.

В любом случае мама взяла себя в руки, открыла отпуск и подумывает об отдыхе на горячем песке у моря. Она мне пока ничего не сказала, но распечатки турагентств в общей комнате лежат весьма красноречиво. Надеюсь, она понимает, что у меня нет желания отдыхать с ней один на один… К тому же начинается учеба, в которую я мечтаю занырнуть с головой, позабыв обо всем неважном.

От папы я ни разу не увидела ни сообщения, ни звонка, что, несомненно раздражает и обижает. Зато одну из первых пар во втором семестре ведет Татьяна Александровна, улыбаясь во все тридцать два зуба от непонятного мне счастья. Только иногда я ловлю пытливые взгляды с проблеском тоскливой вины… Старательно игнорирую её и с ядом в сердце коряво конспектирую лекцию.

Как только она может вести себя так непринужденно? Как смеет заглядывать в мои глаза? Как смеет смотреть на меня с такой колючей жалостью?

Несмотря на то, что мой вид предполагает бунтарское поведение, учебу никто не отменял. Я постаралась максимально сосредоточиться, но взгляд часто скользит на пустое место, где обычно сидела рыжая бестия. Она не пришла на учебу. Отчего же?

Не понравилось, когда тобой играют и манипулируют? Поразительно, как эти люди чувствительны, когда задеваешь их самолюбие и уверенность в завтрашнем дне. Надеюсь, это наказание научит всех хладнокровных обманщиков быть людьми, а не отморозками, которые молчаливо наблюдают за разрушением чужих жизней.

Жалко? Нет. Гложет совесть? Отчасти, но я старательно игнорирую эти чувства. Они теперь не про меня. Если кого и стану жалеть — только себя и наедине, когда никто не видит этой слабости.

Паскудный день, в общем.

В столовой выбираю тихий столик, желая побыть в одиночестве. И только я тяну в рот сочную булочку с творогом, на стул рядом бесцеремонно садится Ковалёв.

— Теперь ты стала одиночкой, — хмыкает парень, постукивая пальцами по столу. — Как быстро всё меняется. Сначала сидишь на коленях Беса за их столом, а теперь прячешься среди толпы…

— Я хочу пообедать в тишине, Стас.

— А я хочу уложить тебя в свою постель. Что же нам делать? — нагло заявляет парень, остро посмотрев на мой, полный раздражения, взгляд.

— Мы ещё не закончили с Бессоновым, — подмечаю категорично. — Пока не соблюдены условия, попроси помощи у своей правой руки.

— Не язви мне, моя хорошая. Я не сопливый Бес, могу и ремня всыпать, — он с какой-то крайне садистской ухмылкой наслаждается моей заминкой, пока я пытаюсь увидеть в нём игривое настроение или очередную идиотскую шутку… Только дело в том, что говорит он серьезно и склоняет голову, рассматривая меня, словно уже представляя меня с горящей задницей. — Ты уже придумала свой очередной план мучительной мести?

Я сглатываю, увлажняя пересохшее горло напитком.

— Нет, — пожимаю плечами, стараясь скрыть, что меня царапнула его угроза. — Пока — нет.

— И сколько мне ждать? Боюсь, что терпением я никогда не отличался, — он подхватывает мою булочку, отложенную на блюдце и вгрызается в неё зубами. Меня передергивает от его