— Скажи своей… Девушке, чтобы держалась от меня подальше. А оскорбит меня ещё раз — останется без своих ресничек и глазёнок!

— Ты забываешься, Авдеева, — он угрожающе подошёл ближе, но Тимофей дернулся вперед. Я его снова одергиваю, на этот раз грубее. Это моя война. — Кто ты такая, чтобы угрожать мне и моим близким?

— Совесть, которой у тебя не было, — насмешливо дергаю бровью. Эта идиотская привычка, доставшаяся от Беса, раздражает в этот момент как-никогда прежде!

— Извинись перед Ариной, — заявляет он мне в глаза, выжидающе не спуская с меня взгляда.

— Я лучше подавлюсь и сдохну, чем извинюсь перед твоей актрисой, — не отступаю я.

— Извинись, Авдеева, — он едва только не сплёвывает мою фамилию, которая ему стала отвратительная.

— Сначала ты. Передо мной, — не сдаю позицию, чем бешу Беса и его бесят в сверкающих от ярости глазах.

— И за что же я должен извиниться? За то, что трахал тебя, такую наивную девственницу, которая решила мне наставить рога?

Я задыхаюсь от его заявления, которое было во всеуслышание.

— Кстати, если уже пошла по этой косой дорожке… Попроси своих хахалей подучить тебя правильно раздвигать ноги и шире открывать рот. Трахать бревно, знаешь ли, редко бывает приятно.

Отупело моргаю. Губы дрогнули не то от сдерживаемого мата, не то от желания поддаться грязному оскорблению и расплакаться.

— Что ты…

— Что я? Что? — он саркастично улыбается, почувствовав, что наступил на больное. — Ты спрашивала, почему мы спали ещё две недели, не так ли? Так вот тебе мой ответ — я всего лишь пытался научить тебя раздвигать ноги хотя бы не так отвратительно!

Смотрю на него. Внутри буря эмоций и невысказанных слов, но губы отказываются шевелиться. Я ошалело смотрю на Бессонова, который добился чего хотел — растоптал меня в очередной раз, доказывая, что я ему не ровня.

Не ровня…

— Язык проглотила?

Не выдерживаю и отвожу взгляд. На глаза начали поступать бессильные слезы, которые я не хочу показывать, как и свою слабость.

— Извинись и я забуду об этом инциденте. А если нет…

— Пошёл ты, Бессонов! — выпаливаю я с комом в горле, из-за чего голос дрогнул.

— Ты сама выбрала этот путь, Василиса. Не жалуйся потом на последствия, — согласно кивает и отворачивается от меня.

Я ненавидящим взглядом смотрю, как он подходит к этой своей Арине и перехватывая её за талию, прижимает к своей груди. Они уходят, а я смотрю им в спины, осознавая, что он размазал меня, как дерьмо.

— Василиса… — шепчет Тимофей и обнимает меня за плечи. — Забудь. Ничего он не сделает, а за свои слова обязательно ответит, — мой друг сжимает меня в объятиях, а я не отрываю своего взгляда от его затылка, мечтая его расшибить чем-то тяжелым.

— Ответит, — едва шевелю губами. — И пожалеет.

Отстраняюсь от Тимофея, который обеспокоенно заглядывает в мои глаза и достаю телефон. В глазах стоят слезы, из-за чего контакты с именами смазываются, но я безошибочно звоню Стасу Ковалёву.

Последний бой и проигрыш будет в этой войне не за мной.

Глава 20. Последствия

Равнодушно смотрю на полицейского, который меня уже в течении двух часов расспрашивает о мотивах моего поступка. В допросной до одури душно, а голые белые стены раздражают, как и мужчина в форме, нервно постукивающий ручкой по столу.

— Госпожа Авдеева, вы не можете отрицать своего участия в этом дебоше. На видео ясно зафиксировано ваше лицо и действия, — очередной раз повторяет полицейский… Или кто он там.

Даже имя его не запомнила… Да и зачем? Говорить я с ним не собираюсь.

Юрий Алексеевич, папин юрист, ясно дал понять по телефонному звонку, чтобы держала рот на замке.

Молчаливо отвожу взгляд на ноутбук, на котором очередной раз проигрывает видео с университетского двора. Смотрю на себя со стороны и внутренне не верю, что это действительно я. Но это я, ведь больше некому устраивать подобное фаершоу посреди учебного дня возле крыльца престижного университета.

Эмоционально отпустило, как только меня привели в участок. Причем нам сорвали лекцию посреди пары, а заявившиеся полицейские назвали мою фамилию и попросили пройти с ними. В шоке были все студенты ещё не отойдя от инцидента, произошедшего часом ранее, как уже стало понятно, кто именно стал виновником торжества.

Да уж, репутация у меня теперь весьма впечатляющая. Всем сердцем и душой надеюсь, что его это всё задело и подкосило. Хотя, учитывая, что заявление на меня он настрочил моментально, красноречиво говорит о его ярости. Что же, меня устроят любые его эмоции. Пусть думает обо мне как можно больше и чаще.

Интересно, теперь он понял, что оскорблять меня — равно вредить самому себе?

— Госпожа Авдеева, я понимаю, что вы ждете юриста, но поверьте мне, в такой ситуации — он бессилен. Вы не подозреваемая, а обвиняемая. Вы понимаете меня? Чем быстрее вы заговорите, тем быстрее закончим.

Обвиняемая… Да. Всем нравится меня в чём-то обвинять, хотя я и не отрицаю, что поступила импульсивно.

Когда пришёл Стас я засомневалась, особенно сильно меня сбивал Тимофей, заговоривший о последствиях. Ковалёву хватило пары фраз, чтобы я не отрекалась от своей безумной идеи и довела дело до конца. Собственноручно — это было принципиально.

Почти не помню, как это случилось. Всё произошло под непробиваемым эффектом адреналина, когда я схватила канистру с бензином и зажигалку, отправившись к одиноко стоящему байку Бессонова. Горел он яростным пламенем, а через время громко, и, во благо без последствия, немного взорвался… Прям как я.

Красивое зрелище, принесшее мне удовлетворение и извращённое спокойствие.

— Вы понимаете, что умышленно уничтожили чужое имущество? За такое нарушение дают от двух лет лишение свободы, — распинается полицейский и тяжело вздыхает, когда я без каких-либо эмоций отпиваю кофе и беру из вазочки печенье. — Пострадавший указал, что вы намеренно это сделали после стычки с его подругой. У меня также есть заявление о том, как вы устроили драку.

— Девушкой, — хмыкаю я, решив всё-таки поправить мужчину.

Полицейский аж выпрямился, услышав от меня первые слова за всё время его монолога.

— Что, простите? — уточняет.

— Не с его подругой, а с его девушкой, — спокойно разъясняю я. — Я тоже хочу написать заявление на эту девушку, можно? — поддаюсь вперед, пытливо уставившись на мужчину.

— Вы издеваетесь надо мной? — не выдерживает полицейский и шлепает ладонью по столу.

Я откидываюсь на спинку железного и неудобного стула, сложив руки под грудью.

— Значит — нет? Почему? Я тоже пострадавшая сторона. Смотрите, как она меня приложила, —