– Хозяйку мне позови! – Неждан нахально ухмыльнулся.

– Чего-о?

– Хозяйку, говорю, зови, дурень! Я весь деготь у вас куплю.

– Что там такое, Акинфий? – вдруг прокричали с крыльца.

Мужик обернулся с поклоном:

– Так это, матушка… Тебя требует! Деготь, говорит, весь купит…

– Ве-есь? А серебришка-то хватит? – спустившись с крыльца, дородная вдовица насмешливо оглядела гостя.

Тот ухмыльнулся, похлопал себя по кошельку-калите:

– А вот в амбарце и поглядим.

– Ну пошли, коли такой богатый…

Открываясь, скрипнули двери амбара…

– Все, Акинфий, иди… Ну, показывай свое серебро!

– Гляди, госпожа Брячислава! – Неждан показал лежащую на ладони облатку… Кожаную, с изображением кречета… – Значит, сделаешь так… Есть у тебя какая-нибудь глупая девка?

На окраине села, в избенке лекарки Настены распахнулась дверь. Спустился по крыльцу паренек лет десяти – соломенные волосы, ноги босы, в больших синих глазах – счастье.

Пройдя по двору, у калитки застыл, обернулся:

– Благодарствую, тетушка Настена! Не болит больше чирей-то.

Лекарка улыбнулась с порога:

– Ты снадобье-то прикладывай. Потом еще приди. Не я, так Юлька посмотрит.

– Ага… Ой!

Парнишка неожиданно наклонился, что-то поднял в траве:

– Тут грамотка какая-то… Написано что-то…

– Написано? А ну-ка, давай сюда… Сам-то ступай, ступай, Микита. После придешь…

Усевшись на крыльцо, Настена развернула бересту.

«Юлии от Михайлы поклон…»

Хм… Лекарка усмехнулась. Поди, опять на свидание сотник дочку зовет… Эх, не пара он ей, не пара! От этакой-то любви все искусство древнее пропадет!

«…сообщаю тебе, что я полюбил другую…»

Полюбил другую! Настена глазам своим не поверила. Неужто так? Вот и славно бы!

«Сегодня на закате жду тебя у старой мельницы. Там объясню все».

– Та-ак… – прочитав, задумчиво протянула На-стена.

Ах, как вовремя Микитка послание сие нашел! Хорошо, Юлька в луга ушла, за травами… ей такое, пожалуй, читать нельзя бы. А с сотником давно пора самой поговорить! Хватит ему уже девку мучить. Полюбил, говоришь, другую? Вот и славно… И надо как-то с Юлькой все сладить… вот об этом и поговорить…

Повязав глухой платок, на закате Настена уже подходила к заброшенной мельнице. Слабенькое нижнебойное колесо давно прогнило и упало в воду, рядом чернел омуток. Весь берег густо зарос черной смородиной, черноталом да ивой. Место глухое – как раз по любовным делам и встречаться!

Смеркалось. Пролегли от кустов длинные черные тени. Еще немного – и совсем станет не видно ни зги.

Выйдя к реке, Настена нерешительно остановилась…

И тут вдруг услышала голос:

– Юлька, ты ли?

– Я, я…

Лекарка обернулась с усмешкою…

Сдернулась, просвистела стрела…

Лекарку Настену схоронили всем селом, плакали. Юлька, бедная, потом убивалась три дня, пока Миша не взял ее за руку да не отвел к реке. Усадил на крутояре в траву, сам уселся рядом, обнял за плечи…

– Ну, милая, ну…

– Это меня должны были убить, не ее! – прошептала девушка. – Поверь мне, я знаю…

– Верю…

От острой жалости к любимой Михайла вдруг потерял всякий стыд – крепко прижал девчонку к себе, с жаром поцеловал в губы… Юлька не отпрянула, нет, наоборот, поддалась, ответила затянувшимся поцелуем, пряным, как запахи степных трав.

Что же касается убийства… Тело Настены нашли в омутке – всплыло, прибилось к берегу. В горле торчал обломок стрелы. Обычная стрела, охотничья, таких много… Все Ратное терзали слухи: и кому могла помешать старая лекарка? Может быть, кто-то просто сводил счеты? Вылечивались же не все. У каждого хирурга есть свое персональное кладбище.

Сотник взялся за дело дотошно, восстановил весь последний день лекарки – вышел и на отрока Микитку, и на загадочное послание!

Только вот никакой берестяной грамотцы при убитой обнаружено не было. Может, уплыла по течению, а может – забрал убийца… Ищи теперь… Еще пропали узорчатый поясок, гребень, писало и серьги – серебряные, с аметистами…

У Неждана Лыко оказалось полное алиби. Как доложили соглядатаи, весь день тот проторчал на пристани – торговался с Унятиными за амбар. Хотел снять, осматривал… В конце концов договорились и до поздней ночи обмывали сделку в корчме.

Торговался, осматривал… Однако старая мельница не так и далеко. Ловкому и многоопытному человеку ничего не стоит тайком спуститься от амбара к реке, взять лодку… И никакие соглядатаи не догадаются!

Отлучался ли Неждан куда? Ну так да – в корчму ходил, договариваться… Так сказали Унятины. В корчме подтвердили. И все же…

А дней через пять невдалеке от Ратного, на бережку, был найден мертвый бродяга, чужак! Отчего он умер – бог весть, похоже, отравился грибами… Вон и костер, и остатки похлебки… В котомочке у бродяги нашли узорчатый пояс, гребень, писало и две серебряные серьги с аметистом. Юлька все вещи опознала и снова долго плакала.

Что же, выходит, лекарку убил чужак? А что тогда с запиской, с грамотцей? Он и написал – заманивал. Ох, странно все это, странно…

В конце месяца Михаил решился на серьезный разговор с матерью и дедом. Дело касалось Юльки – Михайла решил предложить ей свою руку и сердце. Короче, жениться.

И Корней Агеич, и Анна Павловна обещали подумать, но потом оба выступили решительно против!

Ведь всем было ясно: если лекарка выйдет замуж за обычного человека, вся ее «сила» уйдет, и наследница – а родится обязательно дочь! – ей обладать не будет. Недаром лекарки сами выбирали отцов для своих дочерей.

Если так, кто тогда будет лечить ратнинцев?

Далеко смотрели лисовинские родичи… Оно и понятно: не простые люди – бояре, руководители! А руководители обязаны думать о будущем и принимать очень непростые решения. На то они и управленцы!

Лишь мать, Анна Павловна, жалея сына, вспоминала о преемнице… Быть может, Юлька ее найдет? С Мишиной помощью… Найдет и подготовит. Вот тогда и…

Плохо себя чувствовал сотник, как-то нигде ничего толком не складывалось, и не только в личной жизни. Михайла словно физически ощущал, что что-то где-то недоработал, за кем-то не углядел – и над Ратным все так же сгущались тучи. Что бы ни делал, а выходило не очень… Времена, что ли, такие – мрачные…

Примечания

1

Цитата по книге Г. С. Беляковой «Славянская мифология». М.: Просвещение, 1995.

2

В эпоху расцвета Киевской Руси, по «Русской Правде», сборнику законов XI века, стоимость холопа составляла пять-шесть, а то и двенадцать гривен. Большинство историков считают, что здесь идет речь о так называемых гривнах кун, которые были в четыре раза дешевле серебряных гривен. Так что в то время человек стоил около