Попав в самое сердце Бронкса, Уго, наряженный в красную футболку, поднялся на помост, где доминиканский ансамбль исполнял быструю и зажигательную мелодию меренге. Уго недолго думая присоединился к музыкантам и очень выразительно и в хорошем ритме заиграл на паре конг[31], которые они ему охотно уступили. Номер завершился под громовые аплодисменты собравшихся, на которые взмокший от пота Уго ответил очень эмоционально. Он взял в руки микрофон и, хотя сердце его все еще билось в ритме меренге, обратился к публике, состоящей в основном из латиноамериканцев, и сказал, что душой он всегда с ними и что он приехал сюда, дабы продемонстрировать им любовь и братскую солидарность. Поэтому и решил помочь им обогреть свои дома в холодные нью-йоркские зимы.

Иными словами, Чавес, по сути, дал официальное обещание поставлять топливо для домов местной бедноты – и поставлять почти даром:

– Чтобы все вы, наши братья, живущие в Бронксе, не мерзли ни в это Рождество, ни в следующие.

Публика взорвалась криками и аплодисментами. Оркестр тотчас заиграл веселую музыку в ритме сальсы. Так что люди на площади еще долго танцевали и обнимались.

До сих пор ни одного политического лидера в Бронксе не любили так, как Чавеса.

“Ты мечтал стать героем? Вот ты им и стал”, – сказал Уго собственному отражению в зеркале. И дело тут было не только в успехе, которого он добился на площади, и не в провокационном выступлении в ООН. Телевидение всего мира щедро освещало любые его международные поездки – к радости самого Уго и его народа. А ярких сцен и во время официальных визитов Чавеса было предостаточно. Он, например, привел в смущение Владимира Путина, известного своим увлечением боевыми искусствами. Прежде чем поприветствовать российского лидера, венесуэлец принял гротескную позу каратиста, и Путин не знал, как на это реагировать. А немецкого канцлера Ангелу Меркель Уго при первой встрече собрался было обнять, на что та ответила ледяным взглядом и протянула руку, давая тем самым понять, что ничего теснее рукопожатия между ними произойти не может.

В Латинской Америке и карибских странах, включая сюда и Кубу, визиты Чавеса пользовались большим успехом благодаря “нефтяной дипломатии чековой книжки”. Президент Венесуэлы вознамерился изменить континентальную геополитику, отодвинув в сторону США. Таким образом мечта Боливара о региональной интеграции превращалась стараниями Чавеса в реальность. Президенты Бразилии, Никарагуа, Боливии и Аргентины стали называть себя братьями Чавеса и близкими друзьями боливарианской революции. Они внимательно прислушивались к тому, что он говорит, и охотно отзывались на его предложения.

Симон Боливар в своей могиле, наверное, плясал от радости. Во всяком случае, Уго был в этом уверен.

Моника Паркер не успокаивается. И в правительстве многие уже давно точат на нее зубы. Сам президент помянул Паркер недобрым словом в своей воскресной программе. А приспешники Чавеса прямым текстом велели ей замолчать и предупредили, что она должна прекратить клеветать на “нашего президента” и его революцию. Лучше пусть покажет все то хорошее, что произошло в Венесуэле за последние восемь лет благодаря Уго.

Журналистка часто обсуждала свои дела с Эвой Лопес. Моника по-прежнему ходила на занятия йогой в “Черное дерево”, стараясь и таким тоже способом бороться с отравлявшей ей жизнь тревогой. Она призналась Эве, что постоянно испытывает страх. Однако чем сложнее становилась обстановка вокруг, тем больше у нее было причин продолжать свою работу.

Моника чувствовала себя лучше уже только оттого, что Эва с готовностью выслушивала ее. Сложившаяся между ними с годами близкая дружба обеим помогала в трудные минуты собраться с силами. Например, Эва, которой так нужна была дружеская улыбка, наконец решилась открыть Монике душу и рассказать хотя бы малую часть правды – о том, что ее связывают долгие тайные отношения с женатым мужчиной. Правда, Эва тотчас предупредила, что будет благодарна подруге, если та ни о чем не станет ее расспрашивать.

Между тем Моника целиком отдавала себя работе, чтобы заполнить пустоту, которая образовалась у нее внутри, после того как Маурисио исчез из ее жизни. Она уже семь месяцев не видела его и все еще не могла до конца поверить, что он оставил ее вот так, безо всяких объяснений, и тот их последний утренний кофе больше никогда-никогда не повторится. – Мне кажется, тебе пора притормозить, сама ведь говоришь, что есть тайные силы, которые хотят заткнуть тебе рот, – советовала ей Эва.

– А я и приторможу… как только закончу эту тему про экспроприации, сразу и приторможу, – отвечала Моника.

Упоминая “тему про экспроприации”, Моника имела в виду репортаж, над которым уже давно работала. Он был посвящен жизни Франклина Брито, биолога сорока девяти лет. Он поставил свою подпись под требованием созвать референдум, и его уволили из школы, где он работал учителем, а потом отняли и надел земли. Не потому, что Брито был помещиком. Просто Закон о земле, которым руководствовалось правительство, проводя экспроприации, позволял отнимать также и совсем небольшие участки – такие как у Брито и его семьи.

Моника пару раз съездила в тот район с плодородными почвами в венесуэльской части бассейна Амазонки, где находился надел Брито, о котором шла речь. Она знала, что последние пятнадцать лет он вкладывал в эту землю деньги и вполне успешно ее обрабатывал. Благодаря его усилиям хозяйство стало образцовым, он по интенсивным технологиям выращивал, кроме прочего, рис и кофе, а также занимался рыбоводством. А еще Брито устраивал там лагеря для школьников, где они могли проводить каникулы, и давал практические уроки тем, кто решил заняться сельским хозяйством.

Все в его жизни шло отлично – пока однажды ближе к вечеру не явилась группа крестьян в сопровождении роты солдат и не захватила его ферму. Правда, сами они не называли себя захватчиками, поскольку были уверены, что пришли “восстановить справедливость”. Хозяина они считали латифундистом, а значит, отнимая “частную собственность”, лишь реализовали свое право иметь кусок земли, чтобы обрабатывать его или продать.

Их действия застали Брито врасплох, и поначалу он не оказал никакого сопротивления этому грабежу, но по прошествии нескольких дней решил искать помощи у закона. Он без устали ходил по судам и редакциям газет. Говорил, что ему обещали заплатить за экспроприированную землю, но так ничего и не заплатили. Обвинял правительство в том, что оно разорило его семью.

Обивая пороги разных учреждений в Каракасе, Брито познакомился с Моникой Паркер, и она решила рассказать его историю телезрителям. Журналистка сопровождала его, когда он решил вернуться домой и продолжать жить на захваченной ферме, хотя новые обитатели смотели на него как на врага. Многих крестьян привезли сюда из разных дальних деревень. Он никогда раньше не видел этих людей, но они обращались с ним с мстительной жестокостью – по-революционному. Понятно, что захват был хорошо организован человеком, близким к правительству. Но тяжелее всего для Брито было наблюдать, как шли прахом годы его работы. Решив воспринимать все стоически, он попытался сделать так, чтобы новые владельцы поддерживали ферму в должном состоянии, но им, как оказалось, это не было нужно. Они довольствовались тем, что теперь у них есть пристанище, а правительство оказывает им помощь живыми деньгами. Полученные боливары они пропивали. Моника Паркер снимала, как крестьяне режут молочный скот и устраивают веселые пирушки на свежем воздухе – под пиво и музыку. Постепенно все коровы были уничтожены, поля заросли сорняками, а пруды, прежде полные телапий и хариусов, порождали лишь тучи комаров.