Но то, что могло бы служить примером успешного хозяйствования, с точки зрения президента, следовало считать “гнездом иностранных эксплуататоров”. Отстаивая собственную модель коллективной собственности, Чавес объявил таким хозяевам:

– Я призываю вас обсудить ситуацию с министром сельского хозяйства – и чтобы без всяких там протестов! Потому что вас уже давно предупредили: будете и дальше завышать цены на удобрения и семена – я у вас все отниму! – И следом Чавес бросил призыв, которого народ с таким нетерпением ждал: – Будем экспроприировать! – И чтобы показать, что приказ его не имеет обратной силы, дал вышеупомянутому хозяйству новое название, не менее патриотичное, чем само его решение: “Агрородина”.

Моника проследила, как пошли там дела после экспроприации – с самого первого дня. И через несколько месяцев набралось уже достаточно фактов, чтобы сравнить прошлое и настоящее этой самой “Агрородины”. Там, где прежде был склад, просторный и богатый по ассортименту, сейчас царило запустение.

– А вот сооружения и оборудование, которые, по словам Чавеса, ныне принадлежат народу, – прокомментировала Моника следующие кадры.

Затем место действия резко меняется, и теперь на экране появляется маленькое хозяйство в некой части сельской Венесуэлы: поросшая кустарником, сухая и ничего не родящая земля. Полтора гектара такой земли принадлежат дону Сегундо, очень бедному фермеру, который жалуется журналистке:

– Раньше я сажал на этом кусочке земли помидоры. Когда президент национализировал “Агрикола Канариас”, я, честно признаюсь, сперва обрадовался, потому что Уго пообещал, что будут снижены цены на все: на семена, на удобрения и пестициды. Да, а еще он сказал, что семена нам дадут и вовсе даром. Нет, я никогда не желал зла прежним хозяевам, но мне казалось, что, если правительство купит у них землю и снизит цены, мне будет только лучше. Вот и дождался!

По ходу интервью дон Сегундо показывает пришедший в негодность инвентарь, который сам он починить не сумел, высохшие оросительные канавы, сорняки, окаменелую землю.

– Грустно об этом думать, но при прежних хозяевах я твердо знал, что худо-бедно, но соберу урожай, ведь они давали в долг семена, удобрения, ядохимикаты… А я потом постепенно расплачивался с ними. Если у меня ломались мотыга или цапка, тотчас присылали новые, потому что знали меня как добросовестного плательщика. Нельзя сказать, чтобы мы шиковали, однако на те деньги, которые я выручал за помидоры, нам с женой удавалось очень скромно, но жить. А теперь она заболела, серьезно заболела, и, как вы понимаете, при нынешних ценах на лекарства… Разве они сегодня кому-нибудь по карману?

Тогда Моника попыталась выяснить, получил ли дон Сегундо что-нибудь от “Агрородины”.

– Разумеется, получил, а как же, – ответил тот. – В первый же день они мне дали все. И совершенно бесплатно! Семена, удобрения. Естественно, чтобы получить это, надо было сперва вступить в партию президента, выступить по телевизору, записаться на курсы, где рассказывают про жизнь сеньора по имени Че Гевара, и так далее. Ну, я все требования выполнил. Мне предложили несколько разных кредитов. Потом включили в список, и я заполнил бланки. Уж не знаю, кому на самом деле достался кредит, но только не мне. И очень скоро они перестали нам хоть что-нибудь давать. Что я могу сказать? Да, один раз мне отвалили много всего… Но сейчас у меня нет ничего!

– А как вы думаете, дон Сегундо, что там у них произошло, на этой “Агрородине”? – спросила Моника.

– Ну, мне туда не доехать, сеньорита. – Дон Сегундо посмотрел в камеру и осторожно добавил: – Не знаю, что там могло произойти. По мне, так мой президент Уго, который так любит наш народ, просто не знает, что у нас вообще происходит на самом-то деле. Наверное, в этом вся разгадка. Иначе я никак не могу объяснить, почему он с нами так поступил.

И опять президент сидит в кабинете перед глобусом и красным цветом отмечает новые страны, новые маршруты государственных визитов. Ведь как хорошо хоть на время покинуть собственный дом и подышать свежим воздухом, особенно если там, куда ты едешь, ты становишься центром внимания. Что ж, пора седлать своего воздушного Росинанта и отправляться на поиски приключений.

В сопровождении делегаций, состоящих из ста и более человек, так что для них порой нужны не один, а два президентских самолета, Уго регулярно посещает Россию и Китай, а также Индию и Ближний Восток. Разумеется, путешествует он и по всей Америке.

Эпоху господина Буша Чавес называет “апокалиптической”, и теперь его язвительные выпады против воинственной политики Северной империи повсюду обеспечивают ему симпатии и самый горячий прием. Кроме того, провалившаяся попытка свергнуть президента и его триумфальное возвращение во дворец снова сделали Чавеса популярнейшим медийным персонажем. “Ты мечтал стать знаменитым? Что ж, твоя мечта исполнилась”, – не без самодовольства говорит Уго во время одной из частых теперь бесед с самим собой.

На этой неделе ему предстоит присутствовать на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке. И прежде чем сесть в самолет, президент в воскресной передаче однозначно заявил, что у него нет и намека на ненависть к гражданам США – это враги возводят на него напраслину.

– В Соединенных Штатах тоже есть бедняки, и они тоже страдают, – добавил он.

Если Чавес кого-то и ненавидит, так это федеральное правительство, тиранов всех мастей, мультинациональные компании, буржуазию и глашатаев неолиберализма. Но особенно он ненавидит “невежественного, трусливого, глупого, лживого, вечно пьяного, сумасшедшего, больного, смехотворного мистера Дэнджера; ненавидит самого плохонького из когда-либо живших на нашей планете людей”, то есть господина Буша.

Именно с таким настроем Чавес и поднялся на трибуну Ассамблеи.

– Здесь все еще пахнет серой, – начал свою речь Чавес. – Потому что вчера на этом самом месте стоял дьявол – господин президент Соединенных Штатов, который явился сюда как повелитель мира и как глашатай империализма, чтобы поделиться своими рецептами, как и впредь сохранить в мире империалистическую гегемонию, систему эксплуатации и грабежа других народов.

Венесуэльская делегация встретила слова Чавеса смехом и аплодисментами. В зале отсутствовали представители наиболее влиятельных стран. Многие лишь переглядывались с серьезным и несколько ошарашенным видом. Правда, были и другие, в первую очередь послы самых бедных стран Латинской Америки, Африки и Азии. Те хохотали во все горло над шуткой, направленной против президента Соединенных Штатов, который успел завоевать неприязнь всего мира. Скорее всего, эта шутка вырвалась у венесуэльского президента непроизвольно, а может, тут сработала его интуиция, но в любом случае Чавес попал в самую точку, выразив чувства немалого числа присутствовавших.

Ближе к вечеру Уго покинул зал заседаний и отправился в Бронкс, бедный и густонаселенный район Нью-Йорка, где обитает много испаноговорящего народа. И снова всю планету облетели фотографии Уго. Побывать в Бронксе Чавесу настойчиво советовал сам Фидель Кастро, и событие это широко освещалось американским телевидением. Разумеется, журналисты не могли побороть соблазна сравнить происходившее в тот день с вытащенными из архивов кадрами кинохроники 1959 года, когда Бруклин посетил кубинский лидер – вскоре после того, как он пришел к власти в Гаване. Кстати сказать, в США Фидель прибыл тоже для участия в сессии Генеральной Ассамблеи ООН.