— Скажу, все скажу, староста Хачо, имей терпение, — ответил эфенди внушительным и серьезным тоном.

Разговор свой он начал, как всегда, побасенкой об ослах:

— Осел не должен лягаться, когда его подстегивают, а то ему несдобровать… Я это к тому говорю, староста Хачо, что армянам не следует ссориться с турками, особенно теперь…

Он сослался на ванский пожар и стал доказывать, что было бы чистейшим «безумием» не сохранять верность туркам. По его словам, турки предали огню и разграбили несколько тысяч армянских магазинов в Ване только потому, что армяне шпионили в пользу русских. Отсюда ясно, продолжал он, в нынешней войне армянам незачем держать сторону русских. А турки не так уж плохи, как кажутся, и судьба армян тесно связана с турками, а всякий призыв к восстанию является «безумием». Поведение Салмана он считает безрассудным и нисколько не будет огорчен, если его строго накажут, но сожалеет лишь о том, что по его вине пострадает еще кое-кто.

— Кто? — перебил его старик, побледнев.

— Твои сыновья Айрапет и Апо и твой гость Вардан, — ответил сборщик налогов.

Удар был так силен, что мог бы оказаться роковым для бедного старика, если бы жизнь, полная невзгод и мучений, не закалила его. Взяв себя в руки, он спокойно спросил у эфенди:

— В чем же нас обвиняют?

— Благословенный, ты задаешь такой наивный вопрос, что даже ребенку непростительно! — с язвительной иронией ответил Томас-эфенди. — А чем виноват совершенно здоровый человек, которого признают больным только потому, что он находился среди чумных? Ведь если он пытается убежать, чтобы спастись от заразы, его ловят, сажают в кутузку и так обрабатывают, что у него дух захватывает!

— Значит, и нас посадят в кутузку? — спросил старик с искаженным от гнева лицом.

— Да, — ответил эфенди хладнокровно.

Но ведь он пришел для того, чтобы просить у Хачо руку его дочери, сказать ему, что он любит ее? Неужели он забыл об этом? Зачем же он так изводил горемычного старика?

Как мы уже говорили, Томас-эфенди стремился поставить Хачо в такое безвыходное положение, чтобы тот поневоле вынужден был признать, что эфенди — единственный человек, который может спасти его семью, и что Лала должна быть принесена в жертву во имя этого спасения. Он знал, что не так-то легко добиться согласия старика, особенно после того, как Вардан при всех обвинил его в том, что у него несколько жен, а он ничем не мог опровергнуть это обвинение.

Видя, что он хватил через край, что не следует доводить старика до полного отчаяния, эфенди поспешил его утешить и сказал:

— Возможно, что тебя и продержат несколько дней в кутузке, но это только для острастки. Томас-эфенди вас в обиду не даст!..

Старик промолчал. Он вспомнил, что утром сборщик налогов говорил совсем другое, и в душу его закралось сомнение…

Глава двадцать девятая

Вардан, Айрапет и Апо, уйдя из дому еще утром, ничего не знали о том, что произошло за время их отсутствия: они не знали ни о дьявольских проделках Томаса-эфенди, ни об обыске, ни о бесчинствах солдат.

Обойдя несколько деревень в поисках Салмана и расспрашивая людей, они наконец после долгих странствований набрели на тот дом, где он провел последнюю ночь.

Хозяин дома оказался словоохотливым человеком. Он сообщил им, что сам не знает, куда девался его гость, но что в прошлую ночь он о чем-то долго толковал с деревенскими парнями; когда все разошлись, он поужинал и ему приготовили постель в ода. Он ночевал в ода один, но рано утром его там уже не оказалось. Куда он исчез — неизвестно.

Вардан и его товарищи зашли в комнату, где ночевал Салман. Там на полу они обнаружили клочок бумаги, на котором было наспех написано: «Я арестован» — и стояла подпись «Л. С.» Прочтя записку, Вардан передал ее Айрапету и сказал:

— Я этого боялся.

Все трое стояли как громом пораженные. Весть эта потрясла их. Удар был двойной: они потеряли товарища, благородного юношу, ставшего жертвой своей неопытности, и, кроме того, его арест ставил под угрозу успех всего дела, ради которого они поклялись пожертвовать собою.

Хозяин дома с удивлением смотрел на своих посетителей: он не понимал, почему этот клочок бумаги доставил им столько огорчений.

Ничего не сказав ему, они вышли. Был вечер. Поднимая тучи пыли, с пастбищ возвращались стада. С шутками и смехом шли с полевых работ крестьяне. Никто из них не знал о том, что прошлой ночью в их деревне было совершено два злодеяния: арестован юноша и обесчещена девушка. И оба эти преступления были делом рук человека, который пользовался всеобщим уважением!

— Крестьянин простодушен, как ребенок, — сказал Вардан. — Дитя, когда ушибется, плачет от боли, но как только боль прошла, он забывает о ней и вновь беспечно играет и смеется… Вот так и крестьяне. Очень трудно иметь дело с такими великовозрастными детьми. Столетиями их угнетали, столетиями они жили в нужде, утопали в грязи, но как будто не чувствовали этого и легко забывали свои обиды… Они трудились, не задумываясь над тем, для кого и зачем они трудятся. Томас-эфенди, — продолжал он, — не зря назвал их ослами, а их заступников — чудаками. Вот иди и втолкуй крестьянам, что тот парень, который прошлой ночью с таким жаром говорил им о правах человека, о том, что такое труд и как им защитить свои права, — арестован и, возможно, завтра будет вздернут на виселице. Они все в один голос скажут: «Он безумец». Но сейчас меня заботит другое: мне почему-то кажется, что к аресту Салмана причастен Томас-эфенди.

— Пожалуй, ты прав, — поддержал его Айрапет.

— Надо удостовериться в этом, — сказал Вардан.

Смеркалось. Отстояв всенощную, старики и старухи возвращались из церкви. Вардан с товарищами торопились поскорее выбраться из этой деревни.

— Иголки, нитки, бусы… — послышался знакомый голос коробейника. Прихрамывая, он шел им навстречу, неся за плечами свой короб и опираясь на толстую дубину, которая была бы под стать самому Геркулесу.

Завидев Вардана со спутниками, он обратился к ним:

— Люди добрые, купите что-нибудь. Время позднее, напоследок дешево отдам.

— А что у тебя есть? — подойдя к нему, спросил Вардан.

— Все, что душе угодно, — ответил коробейник и опустил свой короб наземь.

Вардан, делая вид, что рассматривает товары, незаметно подсунул ему записку Салмана. Прочитав ее, тот торопливо шепнул:

— Я знаю об этом.

— Как же быть?

— Встретимся, поговорим.

— Где?

— Подождите меня за околицей.

Ни Айрапет, ни Апо