что ему место только за решеткой.

Д у л ь с и н е я. Это к нашим с тобой расчетам отношения не имеет!

Л ж е - Д о н - К и х о т. Боишься, дорогая, что я тебе очки втираю? Обмана боишься?

Д у л ь с и н е я. Вот именно.

Л ж е - Д о н - К и х о т. Ах ты глупая, откормленная голубка! Дурочка! Чтоб я тебя обсчитал? (Обнимает ее.) Поцелуй меня, Дульсинея!

Д у л ь с и н е я. Это в наш с тобой уговор не входило!

Л ж е - Д о н - К и х о т. Ничего не значит! Ты такая аппетитная! (Привлекает ее к себе, целует.) И клянусь тебе, что интерес тут ни при чем.

Д у л ь с и н е я. Бороду мог бы подстричь, колешься, как еж!

Целуются.

Л ж е - Д о н - К и х о т. Вот это был поцелуй! В этом, как я вижу, мы с тобой сойдемся! (Выпрямляется.) Свадьба — особая церемония. Для этого нужно нахальство. Чтоб не вздумала расхохотаться!

Д у л ь с и н е я (с глупой улыбкой). Я в таких случаях всегда бываю серьезная.

Л ж е - Д о н - К и х о т. Как только запоет хор, бросайся к герцогу и целуй ему руку!

Д у л ь с и н е я. У него руки вонючие!

Л ж е - Д о н - К и х о т. Не беда, все равно они у него герцогские! А теперь возьми этот платок, мой свадебный подарок. И попрощаемся! Каждый в свою сторону, я направо, ты — куда хочешь. Покойной ночи, Дульсинея Тобосская. (Уходит.)

Д у л ь с и н е я. Ах, наглец! Как он меня тискал, всю облапил! Щеки горят! Даже не верится, что этакий хилый в состоянии воспламенить порядочную женщину! Ничего не поделаешь, сколько лет вдовею… как незасеянное поле, недаром говорят — отдохнувшая земля приносит богатый урожай… Много накопится в ней соков и томления! Но на всякий случай я затеплю свечу пресвятой деве, буду молить ее избавить меня от соблазнов… Пора идти, готовиться к завтрашнему дню, должно, будет мне все же награда за эту собачью комедию… (Поднимается с места, уходит.)

Луна проглядывает сквозь облака. По лестнице спускаются придворные  д а м ы  и  к а в а л е р ы, все они под хмельком, предводительствует  Д о л о р о з а. Дуэньи и сеньоры с шумом и криком бегут во двор. Долороза устремляется к колодцу, делает остальным знак, чтоб вели себя тише.

Д о н - К и х о т (кричит). Вивальдо!

Темница освещается.

Так это и есть Дульсинея! Эта бездушная болтунья, лентяйка? Из-за этой потаскушки мне погибать тут, среди саламандр, тараканов и мокриц? Вивальдо, Вивальдо!

Д о л о р о з а (учителю пения). Начинайте же! Серенаду безумцу!

В с е. Великолепно!

— Замечательно!

— Поразительно!

Д о л о р о з а. Тише!

Учитель пения дает звук камертоном.

Появляется  с т р а ж.

С т р а ж. Что здесь происходит? Что за шабаш?

Пьяная  к о м п а н и я  разбегается. Уходит и  с т р а ж. Тишина, лунный свет.

Входит  В и в а л ь д о.

В и в а л ь д о. Что тебе?

Д о н - К и х о т. Тарелку супа.

В и в а л ь д о. Можешь и кое-что другое получить — свободу. Перед тобой откроются двери темницы, но для этого и ты должен кое-что сделать. Отказаться от своей безумной гордыни…

Д о н - К и х о т. Во мне больше нет гордости.

В и в а л ь д о. От бессмысленного высокомерия…

Д о н - К и х о т. И высокомерия нет.

В и в а л ь д о. Это еще не все. Скажи, что ты не рыцарь, что никогда не был рыцарем!

Д о н - К и х о т. Что я не рыцарь?

В и в а л ь д о. Скажи, что ты обманщик, вор или, как называют немецким словом в Севилье на толкучке, швиндлер{65}!

Д о н - К и х о т. Я?.. Я должен сказать, что я… швиндлер?

В и в а л ь д о. Именно так!

Д о н - К и х о т. Сейчас сказать? Сию минуту? Или, может быть, завтра? (С надеждой.) Послезавтра?

В и в а л ь д о. Нет!

Д о н - К и х о т (склонив на грудь голову). Слушай тогда, что я тебе скажу…

В и в а л ь д о. Подожди, потерпи минутку, надо позвать всех. (Уходит.)

Д о н - К и х о т. Вот я и сдался! Только бы вон отсюда, только бы поскорее!

Входит  г е р ц о г  вместе с  В и в а л ь д о, за ними — п р и д в о р н ы е  д а м ы, с е н ь о р ы, Д у л ь с и н е я, Л у с и н д а.

Г е р ц о г. Что тебе надо, Вивальдо, в столь поздний час?

В и в а л ь д о. Преступные уста произнесут сейчас признание того, что ваша светлость проницательно и тонко уже давно поняла. (Обращаясь к колодцу.) Кто ты, называвший себя долгие годы Дон-Кихотом, самозванец, присвоивший благородное звание рыцаря и полагающиеся этому благородному сословию почести? Назови себя по доброй воле, без всякого принуждения, кто ты есть на самом деле? Если ты откровенно признаешься в своих прегрешениях перед небом и на земле, милостивый герцог обещает выпустить тебя на свободу, хоть ты и преступник! Итак? (Пауза.) Ну, говори же!

Г е р ц о г. Не нукай, выпусти его!

Д о н - К и х о т а  вытаскивают из колодца, он едва держится на ногах.

Подпортился немножко… Хороши наши темницы, исправляют и облагораживают людей! Говори!

Д о н - К и х о т. Признаюсь чистосердечно… признаюсь как на духу.

Г е р ц о г. Погоди! (Слугам.) Где летописец? Голоса. Где летописец? — Летописца сюда!

Вбегает  л е т о п и с е ц.

Г е р ц о г. Народ и будущие поколения должны знать правду, полную, настоящую правду. Теперь говори!

Д о н - К и х о т. Сеньор летописец! Ваша светлость!.. Потомки! Я назвал себя рыцарем обманно! В очистительном огне истины признаю: я не рыцарь и не Дон-Кихот. Я не пустился в путь, чтобы заступиться за сирых, вдов, поражать копьем деспотов! С этого мгновения я всего лишь обманщик, хитрый обманщик, разоблаченный обманщик…

В и в а л ь д о. И еще?

Д о н - К и х о т (рыдая). И еще я швиндлер!

Г е р ц о г (глуповато). Швиндлер? Что это такое?

В и в а л ь д о. Отцеубийца.

Г е р ц о г. Все-таки признался, что он отцеубийца! (Летописцу.) Запиши красивыми фразами на вечное назидание: отцеубийца. Я счастлив, что мои придворные бдительно охраняют меня от обманщиков, воров, злоумышленников, что мы можем разоблачить их перед людьми невежественными, которые от этого поумнеют, укрепят свою верность. А ты, вероломный, сам сознавшийся в своих грехах, ступай отсюда вон!

Д о н - К и х о т  с опущенной головой, дрожа всем телом, идет к воротам. Раздаются смешки, сначала единичные, потом уже хохочут без удержу все, а когда он скрывается за воротами, ему продолжают кричать вслед.

Г о л о с а. Вор, обманщик, швиндлер!

— Швиндлер!

Л у с и н д а (отходит в сторону, рыдая, прислоняется к стене). Сеньор рыцарь! Милый сеньор, настоящий рыцарь!

Картина третья

На террасе замка на другой день после изгнания Дон-Кихота. Воскресное утро. Сверкающий красками солнечный день поздней осени. При открытии занавеса  ю н о ш и  и  д е в у ш к и  несут украшенные лентами подарки в покои молодоженов. С л у г и  с трудом волокут большую дорожную корзину, бросают ее у дверей. Из часовни замка доносится хоровое пение.

П е р в ы й  с л у г а. Сколько свадебных подарков… А эта корзина, если б она была даже с навозом, и то полегче было бы.

Корзина скрипит.

В т о р о й  с л у г а. Подношения крестьян. Сборщики налогов выжали из них.

Оба уходят.

Крышка корзины поднимается, выглядывает  С а н ч о  П а н с а. Услышав шаги, снова прячется, вздыхает. Вбегает взволнованная  Д у л ь с и н е я. На ней богато расшитое атласное шуршащее платье, на голове высокий убор, с него ниспадает кружевная вуаль… Дульсинея подходит к столу, отламывает кусочек от приготовленного на тарелках угощения, ест.

Д у л ь с и н е я (напевает).

Прижму его к своей груди,

Красавца мужа моего!

Мы оба молоды еще!..

Тара-ра бум!

Та-ра!

Судьба его всем одарила,

Вином и табаком!

В любви горяч