персик. Дайте вдохнуть ваш аромат! (Нюхает.) Куда к черту задевался летописец? (Подходит к парапету.) Эй, ты! Летописец!

Д у л ь с и н е я. Теперь можно готовить кошельки. Только ты не воображай, от меня несколькими реалами не отделаешься.

Г е р ц о г (прыгая, как козел). Эй-эй!

Д у л ь с и н е я. Слышишь, что я тебе сказала?

Л ж е - Д о н - К и х о т (грубо). Заткнись! Хочешь все испортить?

Вбегает  л е т о п и с е ц  со свитком пергамента в руках.

Г е р ц о г. Сядем.

Летописец садится, расстилает перед собой пергамент, готовит перо. Остальные остаются на ногах.

Пиши!.. Чтоб народ и последующие поколения помнили, чем кончился роман Дон-Кихота.

Л ж е - Д о н - К и х о т (потирая руки). Уши мои не слышат, глаза мои не видят, не слышу, не вижу! Дальше!

Г е р ц о г. «В соответствии с нашим высочайшим волеизъявлением объявляем Дон-Кихота Ламанчского, рыцаря, холостого, и Дульсинею Тобосскую, девицу, соединенными навеки по законам божеским и людским брачными узами, а этот торжественный день — днем радости нашего двора! В честь этого события приказываем каждый год в этот день трубить на всех бастионах нашего замка, даже на самых дальних, в фанфары. Обязую всех своих наследников, всех степеней и колен, на веки вечные подчиняться этому приказу. Vale»[3].

Летописец. …На веки вечные. Vale.

Л ж е - Д о н - К и х о т (нервно оглядывается). Vale…

На бастионах трубят фанфары. Летописец посыпает пергамент песком и протягивает его герцогу, который в свою очередь передает его Лже-Дон-Кихоту, уставившемуся на него в оцепенении. Долгая пауза.

Д у л ь с и н е я. Наши сердца переполнены благодарностью, на глазах у нас слезы, ком подкатывает к горлу… мы благодарим!..

Лже-Дон-Кихот толкает ее в бок — хватит, мол.

Благодарим вашу светлость! Vale.

Л ж е - Д о н - К и х о т (делает шаг к герцогу). Благодарю от имени странствующего рыцарства, от имени английских пэров и от… как их там?.. — от тринадцати из Франции{67}. Но…

Г е р ц о г (сияющий). Но?..

Л ж е - Д о н - К и х о т. Я могу черпать мысли лишь из моего смертного мозга, но думаю и считаю, что вслед за солнечными лучами с неба засияет лучезарный свет земного солнышка.

Г е р ц о г. Что ты говоришь, рыцарь? Не понимаю.

Л ж е - Д о н - К и х о т (мнет в руках головной убор с перьями). Земные солнышки… Иначе говоря, золотые… Я хочу сказать, завещание…

Г е р ц о г. Завещание?

Л ж е - Д о н - К и х о т. Раньше оно называлось духовной.

Г е р ц о г. Какое ты имеешь отношение к моему завещанию?

Л ж е - Д о н - К и х о т. Когда мне передавали ваше приглашение, в нем было сказано: явись, благородный рыцарь, к герцогу, который хочет осветить лучами золотых талеров мрак твоего земного бытия. Добродетель его светлости вознаградит доселе ненагражденную добродетель…

Г е р ц о г (пораженный). Я считал наградой свадьбу, узы Гименея.

Л ж е - Д о н - К и х о т. Вот эту?

Г е р ц о г. Да. Высшей наградой. Торжественные звуки фанфар войдут в историю, это тоже должно вас радовать.

Л ж е - Д о н - К и х о т. А приглашение?

Г е р ц о г. Какое приглашение?

Л ж е - Д о н - К и х о т. А обещание?

Г е р ц о г. Какое обещание?

Л ж е - Д о н - К и х о т. Понимаю. Ваша светлость хочет испытать мое верное сердце. Но я все же хочу посмотреть на завещание.

Д у л ь с и н е я. Нам ведь тоже, сеньор герцог, надо между собой рассчитаться, я этому типу вовсе не доверяю.

Г е р ц о г. Так для тебя это не самое главное? Бракосочетание, самое важное таинство? Что ты смог наконец заключить в свои объятия ту, к которой так давно стремился?

Л ж е - Д о н - К и х о т (без обиняков). Да на черта мне все это. Меня маленькие солнышки к себе влекут! В них и свет и музыка!.. Выкладывайте, ваша светлость, что там у вас в завещании.

Г е р ц о г. Солнышки закатились.

Л ж е - Д о н - К и х о т. А земли?

Г е р ц о г. Залежались.

Л ж е - Д о н - К и х о т. Стада? Отары? Табуны?

Г е р ц о г (кричит). Разбежались!

Л ж е - Д о н - К и х о т (угрожающе наступает на герцога). Вы, может, и придурок, денег у вас для этого хватает, а я живу тем, что у других выпрашиваю, выжимаю, выманиваю! Vale! Даром я здесь столько трудился? (Трясет герцога.) Зачем я наизусть учил всякую дрянь, к чему мне все это? Чтоб кончить жизнь в сермяге, на соломе, чтоб меня клопы живьем жрали? Вы что вообразили, что я мед ел, что за нектар и амброзию взял за себя эту потаскушку, которая ни моему телу, ни моей душе не нужна? Кто я вам тут? Шут гороховый?

Д у л ь с и н е я (набрасывается на него). Ах ты дрянь, висельник, прощелыга! Как ты смеешь своим поганым языком произносить мое незапятнанное имя? (Отталкивает Лже-Дон-Кихота, бросается перед герцогом на колени.) Не давайте ему ни реала, ваша светлость! Отдайте деньги мне! Мне одной! Моим сиротинкам!

Л ж е - Д о н - К и х о т (хватает герцога за горло). Выкладывай монету!

Г е р ц о г (задыхаясь). Караул! На помощь! Убивают! Грабят!

Вбегают  с т р а ж и, хватают Лже-Дон-Кихота, тот отбивается.

Л ж е - Д о н - К и х о т. За это я с тобой еще посчитаюсь, старикан! И этой паскудной девке помогу в преисподнюю отправиться!

Г е р ц о г. В темницу его, туда, где страдал невинный!

Л ж е - Д о н - К и х о т. Меня? Да ты знаешь, кто я? Со мной так обращаться, с Хинезилло, председателем севильского ученого общества?

Во время потасовки одежда на обманщике порвалась, на голой груди видно клеймо палача. Возгласы ужаса.

Г о л о с а. Санбенито{68}!

— Клеймо палача!

О б м а н щ и к а  уводят.

Появляется  В и в а л ь д о.

В и в а л ь д о (склонив на грудь голову, очень серьезный). Ваша светлость! Правда торжествует. (Долгая пауза.) Мне с самого начала показалось, что этот злодей самозванец, что ему место в тюрьме. Хотел себе присвоить права настоящего Дон-Кихота!.. Молю вашу светлость вернуть доброе имя и честь странствующего рыцаря Дон-Кихоту Ламанчскому. Покорнейше прошу вас послать за ним достойных людей, вернуть его в замок, посадить за свадебный стол!

Г е р ц о г. Тонко проводишь различие, Вивальдо! В этом мы с тобой схожи. Оба человечны! Пусть исполнится твое желание! Все мы люди, все мы человеки, каждый из нас может ошибиться! Владыка время рано или поздно открывает нам истину. Пройдет десять, двадцать, пятьдесят лет, какое это имеет значение, когда оглядываешься назад? А наперед кто может быть уверен? Кто может себя обеспечить? Прошу тебя, отправь посланников, чтобы как можно скорее восстановить попранную справедливость! А ты, Дульсинея, останься. (Щекочет ее.) Ах ты, сочный персик кадисский! Скоро прибудет твой рыцарь, настоящий!

Д у л ь с и н е я. Хватит с меня! Не нужны они мне, ни настоящие, ни поддельные! За кого вы меня тут принимаете? Насквозь я вас вижу. «Настоящий», «не настоящий»… И с таинствами играть не положено. Других дур себе ищите, а с меня хватит! Прощайте! Vale!

Картина четвертая

Спальня старого дома в Ламанче. Стены заплесневевшие, желтовато-серого цвета. Справа под аркой дверь, окна с решетками на заднем плане закрыты портьерами. Слева кровать под балдахином. На стенах ржавое оружие, почерневшее изображение святой. В нише горит факел. Сцена погружена в полутьму, раннее утро. Слышится пение петуха. Д о н - К и х о т  откидывает полог кровати, выглядывает из-за него. Он стал еще более старым и худым, не сгибая шеи, крутит головой, прислушивается. Снова кричит петух.

Д о н - К и х о т. Ты звал меня, петух? (С надеждой.) Хочешь мне что-то сказать, рыцарь со шпорами?