— А почему вы считаете, что мы отвечаем за него? —осведомился Мехмед Селимович. — Он, кажется, не только литовскийпрезидент, но и бывший американский гражданин. Вот пусть о нем беспокоитсяамериканская разведка. В ЦРУ достаточно денег и людей, чтобы обеспечить безопасностьсвоего бывшего гражданина.

— Мы собрались не для этого, — примирительносказал Планнинг. — Нам нужно понять, что наши усилия должны бытьнаправлены на сотрудничество и объединение Европы.

Когда прием закончился, Дронго подошел к Планнингу.

— Зачем этот спектакль? — мрачно спросил онангличанина. — Вы ведь прекрасно знаете, кто есть кто. И про Яцека Пацоху,и про Павла Борисова. Хоромин не скрывает, к какому ведомству принадлежит.Могли бы пригласить только их и меня. Разговор бы получился болеепрофессиональным. Зачем вы позвали остальных?

— Я позвал всех, кто видел, как погиб Альваро Бискарги.Некоторое время нам еще придется его так называть.

— Я обратил на это внимание. Но вы ведь понимаете, чтоэто нерационально. Остальные пятеро действительно писатели. Их статьи печатаютевропейские газеты и журналы, а книги — крупные издательства. Всех пятерых выпроверили. Зачем нужно было их снова беспокоить и приглашать сюда?

— Я хочу знать, кто из них мог быть пособникомБискарги, — заявил Планнинг. — Не считайте только себя гением вобласти анализа. Представьте себе, что и мы умеем делать некоторые выводы. Мыпроверили чемодан Альваро Бискарги и не нашли там оружия. Откуда же у негопоявился пистолет, из которого он пытался застрелить вас? Кстати, это совсем нетот пистолет, из которого был убит Густафсон, и вы это прекрасно знаете. Этопервое. И второе. Я не верю в случайности. И никто не верит. Вы хотите убедитьвсех, что пока Бискарги ломал дверь, его жертва стояла в тамбуре, терпеливодожидаясь, когда наконец убийца выломает дверь и вытолкнет его из вагона. Илион случайно оказался там в этот момент? Судя по тому, как Бискарги подготовилпервое убийство в Мадриде, этот профессионал умел неплохо просчитыватьпоследствия своих действий. И он должен был понимать, что не имеет права такрисковать. В любую секунду в тамбуре мог появиться кто-то посторонний. Значит,у Бискарги было только несколько секунд, чтобы вытолкнуть Темелиса из вагона.Как могло получиться, что Темелис оказался там именно в тот момент? Получается,что он стоял и ждал, когда его выбросят? Я в это не верю.

— Что вы хотите этим сказать?

— У Бискарги был помощник, и я хочу, чтобы вы его намназвали. Поймите, что речь идет в том числе и об исчезнувшем Эшли.

— Если бы я знал его имя, я бы выдал его вамнемедленно. — признался Дронго, — но я не знаю.

— Именно поэтому я и пригласил всех подозреваемых повашему списку, — сказал, улыбнувшись Планнинг, — по списку Дронго,если вам приятно слышать эти слова.

— До свидания. — кивнул Дронго, — увидимся упрезидента.

Прием был назначен на четыре часа. Но еще за полчаса доэтого Дронго приехал в президентский дворец и, пройдя через охрану, вошел вздание. Каждый входящий должен был здесь пройти через металлоискатель, это быластандартная процедура. Затем нужно было миновать небольшой коридор, где с двухсторон располагались туалеты, подняться по лестнице на второй этаж и такимобразом оказаться в парадном зале. Отсюда можно было пройти в зал приемов, гдеи должна была состояться встреча с президентом Адамкусом.

Дронго вспомнил, как несколько лет назад к нему приезжалипредставители Литвы. Он помнил, чем тогда закончились его поиски материалов,вывезенных из республики. И помнил о смерти своего друга Маира Касланлы, убийцыкоторого так и не были найдены. Он подумал, что сейчас в Вильнюсе о нем могутне вспомнить. Тогда же его разоблачения наделали много шума, и целый ряддолжностных лиц, заподозренных в связях с органами КГБ, выступил с шумнымипротестами.

Но тогда в Литве еще не было президента Адамкуса. Дронгочитал его книгу на русском языке, и его поразила наблюдательность этогочеловека, его точные оценки состояния страны, его искренняя преданность своейродине и вместе с тем его подлинный демократизм. Конечно, в книге мемуаровможно было слукавить, подать себя в более выгодном свете, замалчивая некоторыеэпизоды своей жизни или выставляя себя героем. Но Адамкус избежал этогособлазна. Во всяком случае, все, что прочел Дронго, говорило в пользулитовского президента.

Дронго поднялся наверх и, к удивлению охраны, сел на стулрядом со входом, словно давая понять, что намерен сидеть здесь до началаприема. Следом за ним появился Планнинг. Конечно, оружия не было ни у него, ниу Дронго. Планнинг сел рядом.

— Надеюсь, что все пройдет хорошо, — прошепталангличанин.

— Увидим, — кивнул Дронго.

Третьим пришел Пацоха. Он присутствовал на встрече спольскими и украинскими поэтами. Усевшись рядом с Дронго, он коротко рассказало встрече.

— Было очень интересно, — закончил он свойрассказ.

— Ты понимаешь по-украински? — удивился Дронго.

— Конечно, — рассмеялся Пацоха, — у насговорят, что это всего лишь плохой польский.

Они ждали остальных участников встречи. Постепенно сталиподтягиваться гости. Одним из первых пришел Микола Зинчук. Подойдя к Дронго, онначал рассказывать о книге белорусского поэта, которую ему подарили.

— Очевидно, украинский и белорусский языкипохожи, — кивнул Дронго.

— Белорусский язык очень похож, — ответилаМикола, — у нас говорят, что это всего лишь плохой украинский.

Дронго расхохотался. Потом подозвал Пацоху.

— Остается только услышать, как кто-то из русскихписателей скажет свое мнение о польском языке. Знаешь, о чем я подумал? Может,не стоит так настаивать на своей отделенности от Москвы, на своейисключительности? Все славянские страны имеют общую культуру, похожие языки,общую историю. Разве мало было у вас хорошего?

— Только не говори это нашим националистам, —прошептал Яцек, — или украинским патриотам. Они на тебя здорово обидятся.

— Национализм ущербен хотя бы потому, что проповедуетсобственную исключительность, — убежденно сказал Дронго, — ни у когов мире нет права настаивать на превосходстве своей нации над другими народами.Защита национальных приоритетов? С этим я могу согласиться. Пропаганда своейкультуры, своего языка, своей литературы? Но только не в ущерб другим, неподавляя другие культуры, не навязывая свое мнение как истину в последнейинстанции.

— Тебе нужно было попасть в Польшу двадцать лет назад.Ты бы тогда увидел, как коммунисты навязывали нам свои идеи, — проворчалПацоха. — Интересно, что бы ты сказал тогда.

— То же, что и сейчас. Кстати, двадцать лет назад я былв Польше. У нас была чудесная группа. Если честно, я тогда впервые в жизнивлюбился. Именно в Польше.

— Тебе понравилась наша девушка? — усмехнулсяЯцек.