Алестар с трудом разлепил глаза, прислушиваясь к разговору рядом. Он уже привык, что его считают беспамятным и ничего не слышащим, поэтому сразу закрыл тяжелые веки, потому что держать их поднятыми стоило сил, которых осталось совсем мало.

– Мы нашли ее, ваше величество, – раздался голос, который Алестар почему-то тихо ненавидел. – Двуногая сопротивлялась изо всех сил, ее душа выстроила вокруг себя такие стены, что мы никак не могли пробиться сквозь них и подцепить ее суть на крючок.

– А сейчас? Что-то изменилось?

– Да, – торжествующе подтвердил верховный жрец Троих. – Защита ослабла, в ней появилась брешь. Она пустила кого-то в свою душу, а мы можем проскользнуть следом. Брешь совсем слабая, но если она расширится, стена окончательно рухнет. Несколько дней, ваше величество. Еще несколько дней, и та, что вам нужна, приползет сама, умоляя взять ее обратно в море.

– Если это опасно… – начал отец, и Алестар рванулся из сонной дремы, лишь теперь осознав, кто должен приползти.

– Опасно? – в голосе жреца слышалось равнодушие, за которое Алестар немедленно захотел его убить. – О нет, не слишком. Болезненно, конечно, иначе просто не выйдет. Никто не в силах сопротивляться зову моря достаточно долго, чтобы ему всерьез повредило. С чего бы этой двуногой быть первой?

– Пусть так, – тяжело уронил отец, и Алестар почувствовал на лбу его руку. – Делайте все возможное, я надеюсь на вас. Руаль, а что слышно о том наемнике, что привез девушку в прошлый раз?

– Ничего, мой король, – отозвался советник, и Алестар смутно удивился, что теперь даже Королевские Советы проводятся у его постели. – Мы посылаем знаки каждый вечер, но он не откликается. Возможно, уехал далеко или погиб. Люди так ненадежны.

«Неправда, – сказал бы Алестар, если бы его губы и язык не превратились в комок запеченной внутренним жаром плоти. – Не все. Есть одна, она точно надежна, как ни один иреназе, потому что не умеет лгать и предавать. Зачем вы зовете ее? Почему не можете просто оставить в покое? Если она пустила кого-то в свою душу, это значит…»

О, как много это значило, и хорошего, и плохого, но Алестар не додумал тяжелые горькие мысли, потому что все снова закачалось и уплыло в забытье, а когда он очнулся в следующий раз, рядом была только Санлия, тихо перебирающая его волосы.

– Сан, – прошептал Алестар, растягивая губы в старательной улыбке. – Как хорошо… Я скучал.

– Мой принц! – встрепенулась Санлия, вглядываясь в его лицо с жалостью, которая раньше непременно взбесила бы Алестара до последней чешуйки, но теперь ему было почти все равно. – Вы чего-нибудь хотите? Дать вам тинкалы? Или целителя позвать?

– Не надо… ничего. Посиди со мной, Сан, – попросил Алестар, чувствуя, как боль и жар отступают, не до конца, но достаточно, чтобы голова не раскалывалась от самых простых мыслей. – Знаешь, я говорил с отцом. Когда все закончится… ты будешь свободна и богата.

– Это неважно, мой принц, – улыбнулась Санлия так же старательно, как до этого сам Алестар. – Вы скоро будете здоровы и сами обо мне позаботитесь. Все неважно, кроме вас.

Алестар молча закрыл глаза, устав даже от этих нескольких слов. Санлия сидела рядом, и казалось, что ее пальцы, гладящие волосы Алестара, плетут над ним сеть спокойствия и нежного, милосердного забвения. Это было совсем не то, что нужно, но лучше, чем ничего, и он снова уплыл в сон. В этом сне Джиад опять сидела у костра, только костер прятался в каменном гнезде у деревянной стены, а в руках у Джиад была большая птица, и блестящие темные перья летели вниз, на пол, от быстрых движений ловких пальцев.

А потом Алестар увидел черноволосого смуглого человека в странной короткой тунике темно-синего цвета, заправленной в человеческую одежду для ног – штаны вроде… Подойдя к Джиад, черноволосый, то ли пронзительным взглядом, то ли горбинкой носа сам напоминающий хищную птицу, протянул руки к огню, потом обернулся и что-то сказал. Джиад подняла к нему лицо, улыбнулась, отвечая. Алестар первый раз видел у нее такую улыбку – легкую и светлую, как серебристая рябь на волнах в ясный день. И если бы мог, заплакал бы, наплевав на гордость, потому что ради такой улыбки стоило жить – только не ему.

В чернильной глубине озера шагах в пяти от них плеснула крупная рыба, и Джиад некстати подумалось, что затеянная Каррасом рыбалка непременно удастся.

– Нет уж, – с мягкой опасной ласковостью сказал наемник, упираясь ладонями в ствол по обе стороны от ее плеч. – Если дело не в обиде, так в чем?

Он стоял, удерживая ее без прикосновений, одной лишь своей близостью, то ли поймав в ловушку, то ли, напротив, заслонив от всего мира. И Джиад, уговаривая себя, что вот-вот соберется с силами и оттолкнет, замерла, дыша едва уловимым мужским запахом: чистюля алахасец дня не мог выдержать, чтоб не искупаться и не сменить белье, так что пах не потом, а собой самим, и от этого аромата голову сносило.

– Хватит, – сказала она отчаянно, хотя хотелось как раз наоборот: чтобы не отпускал, а еще лучше – прижал плотнее, всем телом… – Лилайн, я… уйду. Завтра же. Прости… Так лучше будет. Да отпусти же ты…

– Отпустить? – тем же непонятным голосом переспросил Каррас. – Обязательно. Только чуть позже, хорошо? А, ладно… Если ошибся – дашь мне потом по морде, идет?

Горячие сухие губы прижались к ее губам, ладони нежной уверенной тяжестью легли на плечи, не стискивая, не удерживая силой, а так, словно наемник поймал птицу и держит ее бережно, но крепко. Задохнувшись, Джиад невольно разжала губы и почувствовала мгновенный отклик – поцелуй Лилайна стал чуть настойчивее, а тело – ближе.

Мотнув головой, она прервала это безумие. На губах горел вкус Лилайна: душистая кислинка вина, свежесть мяты и едва уловимый оттенок дымной горечи. Только не облизываться!

– Джиад, – шепнул Каррас, выжидающе заглядывая в глаза, и в неверном лунном свете она увидела, как напряженно закаменело лицо наемника. – Джиа-а-ад…

Она сглотнула, не зная, что сказать, как объяснить, чтоб не обидеть. Напряглась всем телом, отчаянно не желая отпускать, но не в силах заставить себя снова довериться мужчине.

– Джиад, – мягко, очень мягко повторял ее имя Лилайн, не убирая совсем ладони, но оставив только легчайшее касание, будто говоря языком тела: «Я здесь. Я не держу тебя, но я здесь, рядом». – Джиад, все хорошо…

«Нет, – хотела ответить она. – Ничего нет хорошего и быть не может. Но это не твоя вина. Просто я не могу сказать, что чувствую себя такой грязной… И сколько ни отмывайся в озере, пока кожа не заскрипит, – никакого толку, потому что эта грязь внутри».

Так ни на что и не решившись, Джиад все-таки неосторожно облизала губы, по вспыхнувшему блеску в глазах Лилайна поняв, что делать этого не стоило, если она не хочет немедленного продолжения поцелуя. Но вместо того, чтоб опять потянуться к ее рту, Лилайн чуть повернулся и коснулся щеки. Задержался, грея дыханием, оторвался и опять коснулся, провел губами выше к виску… Снова тихо и спокойно сказал: