На решетчатом поду камина тлеют поленья, источая терпкую сладость сосны. Высокие книжные полки опоясывают стены, а лампы освещают углы мягким сиянием. В центре столешницы вишневого дерева – белая ваза, полная апельсинов. На душе тепло от привычных очертаний комнаты. Мне знаком этот дом, хотя я бываю здесь только во сне. Тут живут Кара и Алиса, обитатели моих сновидений. Дом нашей семьи.

Радость переполняет так, что я не в силах ее сдерживать. Кара сидит на софе напротив, Алиса калачиком пристроилась у нее на коленях. Однако лица их печальны. Мне хочется растормошить их, убедить, что все в порядке. Да, теперь все в порядке. Мы снова вместе.

Отныне и навечно.

Кара осторожно спускает Алису на пол.

– Пойди поиграй, будь умницей.

– Но я хочу быть с папой!

– Нет-нет, не сейчас. Нам надо поговорить.

Разочарованно надув губки, Алиса подходит и обнимает меня. В руках я чувствую тепло и неподдельную реальность ее хрупкого тельца.

– Ну, иди, деточка. – Я целую ее в макушку. Волосы нежны, точно шелк. – Я буду здесь, когда ты вернешься.

Она серьезно смотрит мне в глаза.

– До свидания, папа.

Я провожаю ее взглядом. У двери Алиса оборачивается, машет мне рукой и исчезает. Сердце так переполнено чувствами, что я не могу говорить. Кара по-прежнему смотрит на меня через стол.

– Что случилось? – спрашиваю я. – Что-то не так?

– Дэвид, это ложь.

Я смеюсь, не могу удержаться.

– Какая ложь? Все замечательно! Разве ты не чувствуешь?

Увы, даже моя радость не может прогнать печаль Кары.

– Дэвид, это наркотик. Тебе все кажется из-за него. Он лжет. А ты должен бороться.

Я не понимаю, что ее беспокоит.

– Мы снова вместе. Разве ты не этого хотела?

– Да, но не так.

– Почему? Ведь я с тобой и Алисой. Что может быть важнее?

– Речь не только о нас. Или о тебе. Уже давно все иначе.

В лицо моему восторгу веет первым дыханием холода.

– О чем ты?

– Ты ей нужен.

– Кому? Алисе? Ну конечно, нужен!

Впрочем, я уже понял, что она говорит не о нашей дочери. Мое ощущение счастья – под угрозой. Стараясь продлить его как можно дольше, я иду к столу и беру из вазы апельсин.

– Хочешь?

Не отрывая взгляда, Кара молча качает головой. В моей руке лежит оранжевый фрукт. Я чувствую его тяжесть, ясно вижу пупырчатую кожицу. Если начать чистить апельсин, брызнет сок. Кажется, я вот-вот услышу запах. Я знаю: он сладкий, пикантный. И еще я почему-то знаю, что если попробовать апельсин на вкус, я тем самым дам свое согласие. Дороги назад уже не будет.

Медленно, неохотно кладу я апельсин обратно. На грудь давит такая страшная тяжесть... Я возвращаюсь и сажусь на свое место. Кара улыбается, а у самой в глазах слезы.

– Ты об этом говорила? Помнишь, ты сказала: «Будь осторожен»? – спросил я.

Она не ответила.

– Разве еще не поздно? – захотелось мне узнать.

На лице Кары мелькнула тень.

– Не знаю... Все на грани...

У меня перехватило горло.

– А ты и Алиса?

Ее улыбка полна тепла.

– Все хорошо, за нас волноваться не надо.

– Мы ведь... больше не увидимся?

Она тихо заплакала, все еще улыбаясь.

– Нет. Это тебе уже не нужно.

И у меня по лицу покатились слезы.

– Я люблю тебя.

– Я знаю.

Она подошла, и мы обнялись. В последний раз уткнул я лицо в ее волосы, в последний раз вдохнул их аромат не желая отпускать ее и в то же время зная, что иначе нельзя.

– Береги себя, Дэвид, – сказала она, и, ощутив на губах соленый привкус слез, я вдруг понял, что уже не слышу тиканья часов...

* * *

... а вместо этого нахожусь в темноте, парализованный и задыхающийся.

Я попытался вздохнуть и не смог. Грудь словно обручем стянуло. Запаниковав, я из последних сил сделал хриплый, астматический вдох, затем еще и еще... Такое впечатление, будто меня обернули ватой, заглушив звуки внешнего мира. Как было бы просто сдаться и тихо утонуть снова...

«Ты должен бороться!» – встряхнули меня слова Кары. Прежняя эйфория превратилась в пепел. Диафрагма трепещет, протестуя против каждого вдоха. Но с любым, пусть самым незначительным, глотком воздуха дыхание становится все более уверенным.

Я открыл глаза.

Мир виден под каким-то сумасшедшим углом. Все движется, размазано, не попадает в фокус. Над головой плывет голос Генри:

– ...я не хотел этого, Дэвид, поверьте. Увы, когда он ее забрал... Что мне оставалось делать?

Сейчас я понимал, что действительно куда-то плыву. Точнее, еду. По коридору, сидя в кресле-каталке. Я попробовал было привстать и тут же немощно плюхнулся обратно. Стены завертелись еще быстрее, а вместе с ними начала набирать обороты память.

Генри. Игла.

Дженни!

Вместо крика из горла вырвался стон.

– Тсс, Дэвид...

Я вывернул шею, чтобы увидеть Генри, и тут же дико закружилась голова. Тяжело опираясь на коляску, он толкал ее по коридору.

Пешком.

Ничего не понимаю! Может, еще раз попробовать? Нет, в руках совсем не осталось силы. Я вновь обмяк.

– Дженни... «скорая помощь»... – выдавил я заплетающимся языком.

– Эх, Дэвид, не будет никакой «скорой помощи».

– Я... я не понимаю...

На самом-то деле я все понимал. Правильнее сказать, начинал догадываться. Ведь как заволновалась, как перепугалась Дженни, когда я нес ее в дом! «Он убьет меня!» А я-то думал, что она бредит, что речь идет о Мейсоне...

О нет, не о Мейсоне она говорила...

Я дернулся еще раз, желая встать. Руки-ноги повинуются так, словно меня закатали в студень.

– Дэвид, ну что за ребячество! – ядовито отреагировал Генри.

Я понуро осел в коляске, однако, поравнявшись с лестницей, бешено рванулся к перилам. Кресло вильнуло, и я чуть было не вывалился. Генри замахал руками, ловя равновесие.

– Черт тебя дери, Дэвид!

Коляска встала поперек коридора. Я же, обеими руками уцепившись за перила, сидел зажмурившись, потому что все вокруг вертелось и кружилось. Сверху хрипло слетели раздраженные слова:

– Ну хватит, Дэвид. Отпусти. Ты сам знаешь, что ничего не выйдет.

Открыв глаза, я обнаружил перед собой Генри. Вспотевший и взъерошенный, он опирался спиной на коридорную стену.