– Она не считает меня дураком?

– Парнишка хочет знать, не считаете ли вы его дураком, – перевел Гэн.

Роксана вздохнула от этой детской самонадеянности.

– Сидеть на дереве действительно очень глупо, но к пению это не относится ни в коей мере.

– Глупо сидеть на дереве, но петь – совсем не глупо, – перевел Гэн. – Спустись и поговори с ней.

– Что-то мне не очень верится, – снова сказал Сесар. Но на самом деле он уже поверил. Ему уже представилось, как они поют вместе, взявшись за руки, и их голоса сливаются в единое целое.

– И что же ты собираешься делать, жить на этом дереве? – спросил Гэн. У него уже заболела шея от постоянного запрокидывания головы.

– Ты говоришь прямо как Кармен! – объявил Сесар. Он уже ухватился рукой за нижнюю ветку. Но от слишком долгого сидения на дереве ноги его затекли, одна просто совсем занемела, и, когда он спрыгнул на землю, они совсем не держали его. Он рухнул как подкошенный, попутно ударившись головой о ствол.

– Ах! – сказала Роксана Косс, бросившись перед ним на колени и приложив руки к его голове. Она чувствовала, как в его висках стучит кровь. – О боже, я вовсе не имела в виду, чтобы он рушился с дерева!

Господин Осокава заметил улыбку на губах мальчишки. Она едва проступила, а потом немедленно была изгнана с губ. При этом глаза оставались закрытыми.

– Скажите ей, что с ним все в порядке, – сказал господин Осокава Гэну. – И скажите ему, что он вполне может уже встать.

Гэн помог Сесару занять сидячее положение, прислонив к стволу дерева, как тряпичную куклу. Ссадина на голове не помешала ему открыть глаза. Роксана Косс стояла на коленях рядом с ним так близко, что, казалось, он может заглянуть ей внутрь. Заглянуть в голубизну ее глаз! На расстоянии они казались ему не столь глубокими, не столь таинственными. Она все еще была одета в белую пижаму и халат, и не более чем в десяти сантиметрах от его носа пижама образовывала у нее на груди букву У, и он видел то место, где сходились ее груди. Интересно, а кто этот старый японский господин, который ни на минуту от нее не отходит? Он так похож на президента. Сесар всегда подозревал, что он и есть президент, невзирая на всю ту ложь, которую о нем плели. Президент всегда находился рядом с ними, всегда был в их руках.

– А теперь внимание! – сказала она, а переводчик перевел это на испанский. Она пропела пять нот, чтобы он прослушал и повторил вслед за ней. Он мог видеть таинственную пещеру ее рта, влажную и розовую, и завороженно замер. Такое интимное место.

Он открыл рот и что-то прокаркал, потом дотронулся пальцами до своей головы.

– Все правильно, – вздохнула она. – Ты сможешь петь позже. А у себя дома ты пел, перед тем как прийти сюда?

Разумеется, он пел, как все люди, не думая о том, что поет. Просто занимался каким-нибудь делом и пел. Он умел подражать голосам других людей, передразнивал радио. Но это нельзя назвать пением, он просто смешил своих близких.

– А он хочет учиться? Есть ли у него желание долго и усердно работать, чтобы мы могли понять, есть ли у него голос?

– Работать с ней? – спросил Сесар. – Вдвоем?

– Надо полагать, что при этом будут присутствовать и другие люди.

Сесар тронул Гэна за рукав.

– Скажите ей, что я очень стесняюсь. Скажите ей, что мне лучше работать только с ней вдвоем.

– Когда ты выучишь английский, то скажешь ей об этом сам, – ответил Гэн.

– Что он хочет? – вмешался в разговор господин Осокава. Он встал так, чтобы солнце не падало Роксане в глаза.

– Всякую ерунду, – сказал Гэн. Потом обратился к мальчику по-испански: – Да или нет? Хочешь ли ты, чтобы она учила тебя петь?

– Разумеется, хочу, – ответил Сесар.

– Мы начнем сегодня же, – сказала Роксана. – Начнем с гамм. – Она похлопала рукой по руке Сесара. Он снова побледнел и закрыл глаза.

– Пусть отдохнет, – сказал господин Осокава. – Парнишке надо поспать.

Лотар Фалькен приложил обе ладони к стене и начал отжиматься. Затем он стал делать растяжки, наклоны, касаясь земли кончиками пальцев, качал бедрами, приседал и пружинил на согнутых ногах. Почувствовав, что его ноги достаточно разогрелись, он побежал по траве босиком. Солдаты сперва насторожились, направили свои винтовки в его сторону, но он продолжал бегать, не обращая на них внимания. По сравнению с обычными городскими садами этот сад был очень велик, но все-таки недостаточно для полноценного спортивного бега. За несколько минут Лотар сумел обежать его кругом, голова высоко поднята, руки согнуты на груди. Он был поджарым человеком с длинными, красивыми ногами, и хотя никто этого не замечал, пока он лежал на диване, но здесь, когда он печатал круги по вице-президентскому саду в ярком солнечном свете, всем стало ясно, что немецкий производитель лекарств бывший спортсмен. С каждым кругом он чувствовал, как сила возвращается к нему, как наливаются мускулы, как кровь насыщается кислородом. Ноги приходилось выбрасывать высоко вверх, ведь они утопали в высокой траве. Через некоторое время его примеру последовал Мануэль Флорес из Испании. Сперва он бежал вровень с ним, потом далеко отстал. К ним присоединился Симон Тибо, который оказался почти таким же сильным бегуном, как Лотар. Виктор Федоров передал сигарету своему другу и тоже пробежал два круга. Такой чудесный день, бегать одно удовольствие! Он сломался на том самом месте, откуда начал, сердце начало бешено колотиться, воздуха не хватало.

Пока другие бегали, Рубен Иглесиас полол одну из своих многочисленных клумб. Конечно, это ничто по сравнению с тем объемом работ, которые здесь предстоят. Оскар Мендоса и молодой священник решили ему помочь.

– Ишмаэль! – позвал вице-президент своего друга. – Что это ты там стоишь и подпираешь стену? Иди сюда и поработай немножко! Твоей винтовкой, которой ты так гордишься, мы можем аэрировать почву.

– Не подкалывай парня! – осадил его Оскар Мендоса. – Он единственный, кто мне нравится.

– Вы же знаете, что я не могу подойти! – крикнул Ишмаэль, перебрасывая винтовку с одного плеча на другое.

– Да вполне ты можешь подойти! – не унимался Рубен. – Ты просто не хочешь марать руки. Ты держишь их чистыми для игры в шахматы. Ты просто лентяй! – Рубен улыбнулся мальчишке. Ему действительно хотелось, чтобы тот подошел. Он бы показал ему, какие растения полезные, какие нет. Он осознал, что воспринимает Ишмаэля как своего сына, собственного сына. Просто они оба вляпались в пренеприятнейшую историю, но люди наверняка все поймут, если им как следует объяснить. И в его большом доме найдется место для еще одного ребенка.

– Я и так работаю, – сказал Ишмаэль.

– Я его видел в работе, – сказал Оскар Мендоса, счищая с рук налипшую грязь. – Он делает больше всех остальных. Он не слишком крупный, но здоров как бык и к тому же смышленый. Попробуй быть несмышленым, если побеждаешь в шахматных партиях. – Большой человек приблизился к стене. – Ишмаэль, – сказал он, – я дам тебе работу, если ты, конечно, захочешь. Когда все закончится, приходи ко мне работать.