Теперь, приходя к ним, Месснер, как правило, находил всех в саду. На сей раз священник оторвался от вскапывания клумбы и махнул ему рукой.

– Что творится в мире? – спросил отец Аргуэдас.

– Нарастает нетерпение, – ответил Месснер. Его испанский с каждым днем улучшался, но все-таки он спросил, где Гэн.

Отец Аргуэдас указал на распростертую под деревом фигуру.

– Спит. Просто ужасно, насколько они его заездили со своей работой. И вас тоже. Вас тоже заездили. Не сочтите это за бестактность, но вы выглядите усталым.

Действительно, с некоторых пор Месснер утратил то хладнокровие, которое так успокаивающе действовало на заложников. За эти четыре с половиной месяца он постарел на десять лет, и, хотя всех остальных происходящее, казалось, заботило все меньше и меньше, он терзался день ото дня сильнее.

– Это солнце влияет на меня не очень благоприятно, – сказал он. – Все швейцарцы рождены, чтобы жить в тени.

– Да, жарко, – согласился священник. – Зато растения чувствуют себя превосходно. Дождь, солнце, засуха – им все нипочем, растут без удержу.

– Не хочу отрывать вас от вашей работы. – Месснер тронул отца Аргуэдаса за плечо, хорошо помня, сколько попыток он делал, чтобы его освободить, но тот не воспользовался ни одной из них. Его интересовало, не пожалеет ли в конце концов отец Аргуэдас о том, что остался. Но, судя по всему, он не жалел ни о чем. Сожаления, очевидно, не были свойственны его натуре в такой степени, как Месснеру.

С боковой лужайки прибежали Пако и Ренато. Они сделали весьма вялую попытку обыскать Месснера, но ограничились похлопыванием его карманов. И тут же снова убежали на лужайку, которую они теперь называли футбольным полем: специально для обыска игра в футбол была приостановлена.

– Гэн, – произнес Месснер, дотрагиваясь до спящего носком своего башмака. – Ради бога, поднимайтесь!

Казалось, Гэн спал сном запойного пьяницы или наркомана. Рот его был открыт, руки раскинуты в стороны. Из горла вылетал какой-то булькающий храп.

– Эй, переводчик! – Месснер наклонился над головой Гэна и приподнял пальцами его веко. Гэн стряхнул с себя его руку и медленно открыл глаза.

– Вы сами говорите по-испански, – глухо сказал он. – Вы могли это делать с самого начала. А теперь оставьте меня в покое. – Он перекатился на бок и подогнул колени к подбородку.

– Я не говорю по-испански! Я вообще не умею говорить! Вставайте! – Месснеру показалось, что земля под ними содрогается. Но ведь Гэн тоже должен был бы это почувствовать, лежа на земле. А может, ему просто мерещится, что земля разверзается у его ног? Что вообще понимают все эти инженеры? Кто сможет гарантировать, что земля в один прекрасный момент не поглотит их всех: и оперную диву, и рядовых преступников заглотнет одним глотком? Месснер опустился на колени и приложил ладони к траве. Он слегка успокоился и решил, что у Гэна случился приступ временного умопомешательства, и снова потряс его за плечо: – Гэн, послушайте меня! – сказал он по-французски. – Мы должны уговорить их сдаться! Сегодня же! Все это не может дальше продолжаться. Вы меня понимаете?

Гэн снова перекатился на спину, потянулся, как кошка, а затем закинул руки за голову.

– С тем же успехом мы можем уговорить деревья обрасти птичьими перьями. Что вы все суетитесь, Месснер? Разве вам не ясно, что они не хотят ни о чем разговаривать? Особенно с такими, как мы.

С такими, как мы. Очевидно, подумал Месснер, Гэн имеет в виду, что он плохо справляется со своими обязанностями. Зачем тогда все эти четыре с половиной месяца, проведенные в номере отеля, на расстоянии в полмира от Женевы, ведь он приехал сюда всего лишь для того, чтобы слегка поразвлечься, отдохнуть? Обе стороны оказались на редкость неуступчивыми, упрямыми, особенно сторона, засевшая в этом доме, которая абсолютно не понимала, что никакие правительства никогда не идут на уступки, о какой бы стране ни шла речь и как бы ни складывались обстоятельства. Правительство никогда не сдается, а если говорит, что сдается, то всегда лжет. Всегда! Это абсолютно точно. Насколько понимал Месснер, в его обязанности не входило искать какие-либо компромиссы: он должен был всего лишь уберечь обе стороны от трагедии. Но даже на это у него уже почти не осталось времени. Несмотря на ритмичный топот бегунов по дорожкам вокруг дома и стук мячей на футбольном поле, он явственно ощущал, что под землей что-то происходит.

Красный Крест, как и сама Швейцария, всегда стоял за мирный нейтралитет. Месснер давно снял свою повязку, но от этого не изменил своим принципам. Члены Красного Креста должны приносить еду и медикаменты, иногда они могут передавать кое-какие бумаги для переговоров. Но они не шпионы! Не агенты! Иоахим Месснер больше ни слова не скажет террористам о планах военных, точно так же, как ни слова не скажет военным о том, что происходит в стенах этого дома!

– Вставайте! – снова сказал он.

Весьма неохотно Гэн сперва сел, потом протянул руку Месснеру, чтобы тот помог ему подняться на ноги. Здесь что, был пикник? С какой стати они пьянствуют в такую рань? Похоже, что заложники отнюдь не страдают. Все выглядят прекрасно: розовощекие и энергичные.

– Командиры, очевидно, на футбольном поле, – сказал Гэн. – Они тоже, наверное, играют.

– Вы должны мне помочь, – сказал Месснер.

Гэн взъерошил волосы, пытаясь придать им какое-то подобие порядка, а затем, окончательно проснувшись, положил руку на плечо своего друга.

– Разве я когда-нибудь вам отказывал?

Командиры не играли в мяч, но сидели по краю поля на трех складных железных стульях, обнаруженных на внутреннем дворе. Альфредо выкрикивал игрокам инструкции, Гектор с неослабным интересом следил за игрой, а командир Бенхамин подставлял свое лицо под лучи солнца. Их ноги утопали в высокой траве.

Хильберто провел мастерский мяч. Гэн подождал окончания игры, чтобы объявить о прибытии гостя.

– Сеньор, – сказал он, имея в виду любого из трех, кто обратит на них внимание. – Месснер здесь.

– Потом, – сказал командир Гектор. Сегодня утром у его очков обломалась вторая дужка, и он вынужден был придерживать их на носу, как пенсне.

– Мне надо с вами поговорить, – сказал Месснер. В голосе его появилась некоторая не слышанная раньше настойчивость, но никто ее не заметил – за воплями и криками игроков на поле.

– Ладно, говорите, – сказал Гектор. Альфредо, не отрываясь, наблюдал за игрой, а Бенхамин даже не открыл глаз.

– Мне надо поговорить с вами внутри. Мы должны обсудить вопрос переговоров.

Тут только Альфредо повернул голову к Месснеру:

– Они действительно готовы к переговорам?

– Я имею в виду ваши переговоры.

Гектор махнул рукой в сторону Месснера, словно тот был надоедливой мухой.