Смех — это лучшее лекарство против долгого тюремного срока, и я пытался веселиться при каждой возможности. Иногда я принимался ходить по бараку и хлопать в ладоши:

— Что случилось? Что такие грустные? Вы будто в тюрьму попали!

Обычно это вызывало определенное оживление. А затем мы придумывали какой-нибудь злой розыгрыш для охранников, большинство из которых заслуживало того, чтобы самим оказаться за решеткой.

Тупицы-тюремщики воровали продукты с кухни и одежду из прачечной. Как-то в тюрьму привезли 30 новеньких снегоочистителей — половина из них тут же исчезла, а затем каким-то образом оказалась у входов в дома охранников. То же самое случилось с газонокосилками. Мы незаметно мстили им за все это. Порой они заставляли нас мыть их чашки для кофе, разумеется, мы делали это в унитазе туалетными ершиками.

— Пожалуйста! Чистые, как новенькие!

Когда нас вызывали на перекличку, мы пели «Боже, благослови Америку». Иногда я врывался в комнату отдыха охранников, размахивая экземпляром Wall Street Journal:

— Слушайте, я только что прочитал, что тюремное ведомство урезает ваши пенсионные льготы. Я бы на вашем месте обиделся!

А если какой-то охранник слишком сильно мне досаждал, то я просто наклонялся к его значку и медленно произносил вслух его имя:

— Ходжес, Фрэнсис. Так и передам адвокатам, чтобы в жалобе не было опечаток.

Тюремщики мало что могут с сделать с умным человеком. Однако даже мне нужно было знать меру, чтобы не подвергнуться так называемой «дизельной терапии». Она заключалась в том, что тюремное ведомство переводило вас в другую тюрьму, скажем, в соседнем штате. Вас сажали в трясущийся и чадящий тюремный автобус, и он неделю тащился в Колорадо, а потом еще одну неделю обратно, вместо того чтобы проехать напрямую из начальной точки в конечную. К концу этих жутких путешествий у заключенных начинались мучительные боли в спине, и они теряли по нескольку килограммов веса. Больше всего это напоминало прогулку по доске — в камере с выхлопными газами. И угадайте, кто за это платил? Вы.

Я никогда по-настоящему не боялся ничего подобного, ведь после пресс-конференции у стен тюрьмы в мой первый день они знали, с кем имеют дело. «Наедешь на Биркенфельда — попадешь в новости». Я старался оставаться оптимистичным и неуправляемым, хотя мой срок в Скулкилле был далеко не шуточным. А хуже всего было, когда Игорь Оленикофф прочитал все о моих приключениях и понял, что у меня есть все шансы получить награду от налоговой службы. Поэтому он подал иск против меня и UBS — в общей сложности против 20 человек — на «скромную» сумму 500 миллионов долларов, что было значительно больше, чем те 53 миллиона, которые он был вынужден заплатить правительству в виде налогов и штрафов. Он знал, что я нахожусь в федеральном исправительном учреждении и не могу защищать себя. Он знал и то, что мой нынешний адвокат покинул меня, потому что я больше не мог ему платить. Однако он забыл про моего брата Дуга, такого же питбуля-Биркенфельда, как и я сам.

Калифорнийский судья, рассматривавший иск Оленикоффа, дал мне три недели на ответ. Дуг моментально подал ходатайство об увеличении срока ответа до 90 дней, и оно было удовлетворено. И он взялся за дело. Он круглые сутки готовил ответ на лживые заявления Оленикоффа, собирая твердые факты — Оленикофф не только обманывал правительство США, он сам выстраивал многоходовые комбинации, чтобы перехитрить налоговую службу. Ответ Дуга был сильным и обстоятельным — на 45 страницах. А еще оказалось, что нужно 30 копий — по одной копии для каждой стороны процесса — с моей собственноручной подписью.

Дуг отправил документы в Скулкилл в семи конвертах с курьерской службой. Я подписал все копии, и поскольку я экономил деньги, которые выдавали в тюрьме для отправки писем, у меня хватило на марки, чтобы отправить письма по назначению — письма попали по назначению за день до срока. Ответ Дуга поразил калифорнийский суд, как молния. Начались новые юридические споры, а у моей семьи появилось время для поиска нового решительного ковбоя-юриста. Они обрели его в лице Джона Клайна, великолепного адвоката с безупречной репутацией, и он тут же присоединился к борьбе против Оленикоффа, в которой мы выступали рука об руку с UBS! Странный союз, да? Но как гласит старая восточная поговорка: «Враг моего врага — мой друг». И это сработало в обоих случаях — Игорь Оленикофф нашел себе «наставника», которым оказался ни кто иной, как Кевин Даунинг! Лишь несколько лет спустя я узнал, что Даунинг тщательно изучил все безумные требования Игоря. Я уверен, что он честно старался заживо снять с меня шкуру. Ведь именно так делает настоящий чиновник, слуга народа, правда?

Нам пришлось еще немного подождать. Я ходил взад-вперед по своей камере, а Дуг сидел, уставившись в окно своей квартиры в Веймуте. В день слушания, 10 апреля 2012 года, тюремные тупицы вытащили меня из камеры, чтобы я мог поговорить по телефону в комнате для свиданий. Звонил Дуг. Бабах! Судья принял решение в мою пользу и сказал, что такому наглому лжецу, как Оленикофф, осужденному за налоговое мошенничество, не стоит подавать иск против человека, который вывел его на чистую воду!

«Оленикофф и его свидетели многократно лгали, — заявил судья в своем 28-страничном вердикте. — И хотя этот суд не уполномочен делать общие выводы о том, стоит ли доверять высказываниям какой-то стороны в целом, подобная скоординированная и наглая ложь не останется без внимания». После чего судья решительно отклонил иск.

* * *

Позвольте на секунду отвлечься и объяснить секрет альянса Даунинга — Оленикоффа. В ходе последующего разбирательства, благодаря показаниям, данным под присягой, мы смогли узнать о реальной глубине отношений этих двух людей. В марте 2008 года в офисе Эдварда Роббинса, адвоката Оленикоффа по уголовным вопросам, состоялось совещание. Кевин Даунинг специально прилетел на эту встречу в Калифорнию (на деньги налогоплательщиков), и эта встреча была очень необычной.

На ней не было никакого противостояния. Напротив, она оказалась очень душевной. Адвокат Роббинс даже выходил из переговорной комнаты, чтобы Даунинг и Оленикофф могли поговорить с глазу на глаз. На этой встрече Даунинг заявил, что я никогда не получу награды, полагающейся изобличителям. Как и почему тема моего вознаграждения вообще могла возникнуть в разговоре между этими двумя людьми?

Программа вознаграждения изобличителей — это программа налоговой службы, она не имеет никакого отношения к министерству юстиции. И сам факт этого разговора говорит о том, что действия Даунинга, направленные против меня, были продиктованы маниакальным желанием лишить меня награды.

Важно понимать, что Даунинг вообще не имел никакого отношения к судебному преследованию Оленикоффа или его заявлению о признании себя виновным, сделанному годом ранее. И все же они были рады встрече, на которой они и разработали план атаки с двух флангов.

Даунинг планировал выдвинуть против меня обвинение, а Оленикофф собирался подать свой бессмысленный гражданский иск против меня и остальных. Своими наглыми и фальшивыми обвинениями он пытался переложить ответственность за собственные преступные действия на других людей. Однако Даунинг сделал намного больше, чем допускали его официальные обязанности прокурора, и следы его деятельности можно было встретить в этом беспочвенном гражданском разбирательстве повсюду.