– Не наезжай, Гиря, – предупредил Мехтиев.

Охранники вроде бы невзначай окружили Гирю. Тот огляделся с усмешкой:

– Я к тебе по-хорошему пришел. Кроме меня в машине только водила. И я сам без ствола. А ты вот так на меня… Не хорошо, Саня. Не поймут тебя люди. Спросить могут, а чего это ты втихую допрашивал пацанов. И что ты скажешь?

– Гиря, Геннадий Федорович, – Мехтиев жестом отправил подальше охрану. – Я тебя когда-нибудь обманывал? Я слов нарушал? Не было такого никогда.

– Ну…

– Не мешай мне, прошу. Я с твоими серьезно говорить хочу, тебе лучше при этом не быть. Они могут подумать, что нечего бояться. А так я их припугну – они расколются. Повисят голые на крюках – все вспомнят, а не будут лажу пороть про то, что их кто-то похищал, глаза завязывал, на машине увозил.

Гиря задумался. Потом ухмыльнулся.

– Только ты не забудь мне их вернуть живыми.

– Обижаешь. Верну живыми. Слово даю.

– Ладно, – сказал Гиря. – Поверю тебе. Когда вернешь пацанов?

– Сегодня и верну, слово чести! – Мехтиев приложил руку к груди, там, где у обычных людей есть сердце.

Гиря, не прощаясь, вышел. Сел в «мерс» и уехал.

Мехтиев запахнул пальто и спустился в подвал. Он чувствовал себя плохо. Не выспался. И, кроме того, Мехтиева начинали преследовать нехорошие предчувствия. Он ощущал себе крысой, которую гонит кто-то, не спрашивая желания. И отчего-то казалось, что гонят его в тупик.

Привычный и знакомый мир начинал казаться ночным кошмаром.

Батон рассказал все, захлебываясь, давясь слезами и криками.

– Ну, ты и сука, – сказал Брюлик, узнав, как все оно было на самом деле.

Рогожа присоединился бы к мнению кореша, но был как раз без сознания.

– Я не думал плохого! – крикнул Батон. – В натуре, не хотел никому заподло делать. Только бабок срубить по-быстрому.

– Срубил? – тяжело спросил Мехтиев.

В подвале кроме него и пацанов не было никого. Мехтиев всех выгнал, когда Батон заговорил.

– Ну, кто же знал? Мне сказали просто приехать и замочить. Сказали, сколько их было и где…

– Кто звонил?

– Я… Не знаю. В мобильнике моем номер остался. В мобильнике…

Мехтиев порылся в том, что осталось от одежды Батона. Поднял телефон. Нажал несколько раз кнопки. Бросил телефон на пол.

Батон зажмурился, когда телефон стукнулся о бетон.

Мехтиев вышел из подвала.

Молча прошел через ресторан и вышел на улицу. Отмахнулся от кинувшегося следом за ним охранника.

Достал свой мобильник и набрал номер.

– Али?

– Да, Садреддин Гейдарович?

– Ты сейчас очень занят? – спросил Мехтиев.

– Я свободен, Садреддин Гейдарович, – ответил Али.

Если звонил Мехтиев, то Али был всегда свободен и готов выполнить любое распоряжение.

– Помнишь, я говорил тебе о том, что может понадобиться сделать одно дело?

– Помню. Вчера говорили.

– Сделай его сейчас. Прямо сейчас. И сделай сам, своей рукой.

– Хорошо, Садреддин Гейдарович, – ответил ничуть не удивившийся Али. – Я сделаю.

Закончив разговор, Али встал из постели, быстро оделся и вышел из квартиры. Сел в машину, которая стояла перед домом, прогрел двигатель и, не торопясь, поехал.

В городе было еще пусто. Только такси иногда проскакивали мимо, торопясь то ли по вызову, то ли уже отвозя клиента. Али посмотрел на часы. Пятнадцать минут шестого.

Али свернул в проходной двор, остановил машину. Вышел, осторожно прикрыв дверцу.

Прошел через двор, подняв воротник и спрятав руки в карманы. Он все еще никак не мог привыкнуть к местным холодам. Дома было теплее.

На улице в лицо ударил ветер. Снег уже не падал легкими невесомыми хлопьями, а сек лицо злой ледяной крошкой. В другой день Али это огорчило бы. Но сейчас это было на руку. Редкие прохожие шли, спрятав лицо в воротники, и им было не до того, чтобы всматриваться во встречных.

Дверь нужного подъезда надсадно скрипела. Ее терзал холодный ветер, в подъезд намело снега. Дом был старым, еще довоенным. А может даже дореволюционным, Али не знал, да и не задумывался.

Он поднялся на второй этаж по выщербленным каменным ступеням, остановился возле квартиры.

В доме, похоже, еще никто не проснулся.

Али достал из кармана отмычку, покопался в замке. Что-то металлически щелкнуло. Али оглянулся. Никого, только дверь в подъезде снова стукнула под порывом ветра.

Али вошел в квартиру. Он здесь никогда не был, поэтому остановился и прислушался.

Тихо.

Потом послышался то всхлип, то ли стон.

Али как можно тише двинулся на звук, стараясь ни на что не натолкнуться и ничего не зацепить.

Остановился перед дверью. Снова прислушался.

Хозяин квартиры спал. Храпел не слишком громко. Правда, когда переворачивался на бок, стонал, словно от боли.

Али вошел в комнату. Подошел к дивану.

Свет от фонаря за окном падал на лицо спящего. Он, удовлетворенно подумал Али. Это было хорошо. И хорошо было то, что хозяин квартиры был один. Иначе пришлось бы делать лишнюю работу. Али этого не любил.

Из внутреннего кармана пальто Али достал небольшую отвертку.

Оружия он с собой не носил, лицо кавказской национальности могли на улице остановить и обыскать в любой момент.

Али взял отвертку в руку, как кинжал. Жалом вниз. И ударил. Легко.

Дыхание спящего прервалось, тело забилось, но Али придержал его рукой. Подождал.

Тишина.

Мимо окна, завывая, проехал троллейбус.

Достал из кармана носовой платок, аккуратно обтер рукоять отвертки, торчащей из левой глазницы хозяина квартиры.

Али вышел из квартиры, осторожно прикрыл за собой дверь. Спустился по каменным ступеням вниз.

Вышел на улицу.

Ледяная крупа хлестнула по лицу.

Али снова поднял воротник и пошел вдоль улицы, держась ближе к дому, чтобы не попадать в свет редких уличных фонарей.

Шел он не в сторону оставленной во дворе машины, а в противоположную. На перекрестке свернул направо, потом еще раз и вышел к проходному двору с другой стороны. Сел за руль. Выехал на дорогу и спокойно поехал к ресторану.

Никакого особого чувства Али не испытывал. Убил. В этом было ничего необычного. И ничего нового.

Правда, Али давно уже не получал приказов сделать что-либо такое своими руками. Но Садреддину Мехтиеву виднее. Он старше и опытнее. И ему Али верил.