– Мисс Джонсон? Анна?

Я так напугана, что ничего не могу ответить. Может быть, мама не слышала, что сказал мне Мюррей? И не догадалась по моему выражению лица, что я услышала? Но ее взгляд говорит о другом.

– Отдай мне телефон. – Ее голос срывается.

Я ничего не делаю. «Скажи ему, – вопит голос в моей голове. – Скажи, что вы на магистрали М-25 в “Фольсквагене-Поло”. У полиции есть камеры слежения, есть патрульные, есть опергруппы. Тебе помогут».

Но мама разгоняется. Сворачивает в другой ряд без предупреждения, и водитель сзади в ярости жмет на клаксон. Количество машин на магистрали, раньше успокаивавшее меня, теперь вселяет ужас: мы в любой момент можем попасть в аварию. Автолюлька Эллы, казавшаяся такой надежной, видится мне хрупкой, и я потуже затягиваю ремни. Мюррей молчит – либо связь прервалась, либо он повесил трубку, решив, что я опять не хочу с ним разговаривать.

– Кто был в том «мицубиси»?

Молчание.

– Кто гнался за нами? – кричу я.

Мама глубоко вздыхает, но не отвечает на мой вопрос.

– Отдай мне телефон, Анна.

Она напугана не меньше меня. Костяшки побелели от страха, а не от гнева, голос дрожит от паники, а не от ярости. От понимания этого мне должно было бы стать легче – но нет.

Все дело в том, что мама сейчас за рулем.

Я отдаю ей телефон.

Это был несчастный случай. Вот что ты должен понять. Я не хотела, чтобы такое случилось.

Я тебя не ненавидела. Да, я тебя не любила, но и не ненавидела, и мне не кажется, что ты ненавидел меня. Я думаю, мы были молоды, я залетела, и мы сделали то, чего от нас ждали родители, а потом просто застряли в этом браке, как и многие люди погрязают в неустраивающих их отношениях.

Я не сразу это поняла.

Пока мы были женаты, я только и делала, что пила, приходила в себя с похмелья и первым делом думала о выпивке. Я редко напивалась вдрызг, но и редко была полностью трезва. И так продолжалось многие годы, причем люди, никогда не видевшие меня трезвой, ни за что не догадались бы, что я навеселе.

Я обвиняла тебя в том, что ты лишил меня свободы, не понимая, что даже в Лондоне я не была свободна. Разгульная жизнь в столице тоже была чем-то вроде клетки, пусть и по-своему, но в неменьшей степени, чем наш брак. Бесконечный круговорот: работа – выпивка – танцы в клубе – любовник на одну ночь – уход из чужого дома под утро – и снова работа.

Я думала, ты запер меня в ловушке. Я не понимала, что на самом деле ты спас меня.

И я сопротивлялась. Сопротивлялась двадцать пять лет.

В ту ночь, когда ты умер, я выпила полбутылки вина – уже после трех вечерних джин-тоников. Анна уехала, и мне не нужно было прятаться. При тебе я уже давно перестала притворяться.

Правда, я никогда не признавала, что у меня проблемы. Говорят, осознание проблемы – первый шаг к ее решению. Тогда я этот шаг не совершила – еще не совершила. Пока все не изменилось.

– Может, тебе уже хватит?

Ты тоже выпил. Иначе ты ни за что не осмелился бы задать мне этот вопрос. Мы сидели на кухне, Рита дремала на своем коврике. Дом без Анны казался пустым, и я знала, что именно от этого мне еще сильнее хочется выпить. Не только потому, что можно было, но из-за того, что без Анны все казалось каким-то чуждым. Неуравновешенным. Как в те времена, когда она уезжала в университет. Тогда я прочувствовала, какой может стать жизнь после ее отъезда, и мне это не понравилось. Весь наш брак держался на нашей дочери, кем мы были бы без нее? Эта мысль пугала меня.

– Вообще-то, думаю, что выпью еще, – ответила я просто в пику тебе.

Мне даже не хотелось пить в тот момент, но я вылила остатки вина в бокал и перехватила пустую бутылку за горлышко, поддразнивая тебя.

– Твое здоровье.

Струйка красного вина испачкала мне рукав.

Ты посмотрел на меня так, словно видел в первый раз. Покачал головой, как будто я о чем-то спросила тебя.

– Я так больше не могу, Кэролайн.

Мне не кажется, что ты планировал что-то подобное. Просто бросил ничего не значащую фразу, так бывает. Но я спросила, что ты имеешь в виду, – и в точности увидела, в какой момент решение само сложилось в твоей голове: ты кивнул, поджал губы. «Да, именно этого я хочу» – так, должно быть, ты подумал. Вот что должно было случиться:

– Я больше не хочу жить с тобой в браке.

Как я уже говорила, меня провоцирует алкоголь.

Я была пьяна в первый раз, когда ударила тебя. И в последний раз. Это не оправдание. Это причина. Было ли для тебя важно, что потом я раскаивалась? Знал ли ты, что всякий раз я всерьез сожалела о содеянном и клялась себе, что это больше не повторится?

Иногда я просила у тебя прощения потом, иногда – сразу же после удара, когда внезапное высвобождение гнева отрезвляло меня не хуже ночного сна.

Однажды, когда приехала полиция, ты солгал ради меня. Однажды ты даже позвонил в службу спасения, но потом мы сказали, что произошла ошибка: ребенок играл с телефоном.

В какой-то момент ты перестал говорить, что прощаешь меня. Вообще перестал говорить об этом, притворялся, что ничего не происходит. Когда я швырнула в тебя пресс-папье, которое слепила Анна, оно, ударившись о тебя, отскочило и разбилось о стену, а ты собрал осколки и склеил. И не стал разубеждать Анну, когда она подумала, что это ты разбил его.

«Она так любит тебя, – говорил ты. – Даже думать не хочу о том, что случится, если она узнает правду».

Эта мысль должна была остановить меня. Но не остановила.

Если бы я не пила тем вечером, я бы огорчилась, а не разозлилась. Может быть, я бы даже согласилась с тобой, кивнула бы, сказала, мол, да, ты прав, так жить нельзя. Может, я поняла бы, что мы оба несчастливы и пришло время разорвать эти отношения.

Но все сложилось иначе.

Не успел ты произнести эти слова, как моя рука пришла в движение. Я не раздумывала. Рука двигалась так быстро. С такой силой. Я ударила тебя бутылкой по голове.

Я стояла посреди кухни, все еще сжимая бутылочное горлышко в руке. Осколки зеленого стекла посыпались мне на ноги. Ты лежал на боку. Вокруг головы – глянцевая лужица крови. Падая, ты ударился затылком о край гранитной столешницы.

Ты был мертв.

Мюррей

Мюррей тут же перенабрал номер, но телефон Анны Джонсон был отключен.

«Я не хочу ставить в известность дочь, пока мы не получим достоверное подтверждение личности погибшего», – сказал детектив Кеннеди. Он звонил Маккензи сообщить, что тот был прав, в отстойнике действительно обнаружено тело, по предварительным данным – Тома Джонсона.