Семеркет позволил нести себя зарождающейся реке — почти неторопливо. Хотя его больно ударяло о затопленные валуны и стены ущелья, дознаватель понял: если и позволить воде нести себя, куда вздумается, ему не будет грозить опасность немедленно утонуть. Он почти засмеялся, подумав, какой иронией судьбы это стало бы — спастись от смерти в воде Нила и найти такую смерть посреди пустыни.

Облака наверху быстро рассеивались, за ними вдруг засияло одеяло звезд, посеребрив Великое Место. Прямо перед собой Семеркет увидел нависающую над рекой скалу когда его проносило под ней, потянулся вверх, ища, за что можно ухватиться — за ветку, за расщелину, за что-нибудь. Однако вода пыталась его оторвать, не давая нащупать опору. Он решил — это безнадежно. Как раз когда дознанаватель уже готов был упасть обратно в поток, его пальцы коснулись чего-то теплого и живого — к его руке притронулась чья-то рука.

От потрясения Семеркет почти упал обратно. Он поднял голову и понял, что смотрит в лицо юного царевича, который давным-давно сказал ему про кожу бога, которую делают в лагере.

— Держись за меня, — сказал мальчик.

Семеркет потянулся, но вода неистово тащила его прочь.

— Я слишком тяжелый… Я только стащу тебя вниз! — крикнул он мальчику. — Спасайся сам!

— Не бойся, — ответил паренек, ухмыляясь.

И — странное дело! — Семеркет не боялся. Он протянул руку как можно дальше и ухватился за пальцы подростка.

А потом очутился на каменном выступе. В безопасности.

Он очнулся на мягком пуховом тюфяке. Яркие блики солнца на побеленной стене резанули его по глазам, как кинжалы. Прищурившись, Семеркет увидел, что комната очень чистая, очень хорошо прибранная… И в ней, похоже, всех предметов было по два: от его свежевыстиранных набедренной повязки и плаща, свисающих с колышков на стене, до кувшина с водой, стоящего рядом чиновником на плитах пола… Прошло мгновение, прежде чем он осознал, что у него просто двоится в глазах.

Он услышал, что кто-то жизнерадостно напевает без слов. Молодая женщина стояла на коленях перед сундуком, не зная, что Семеркет проснулся. Дознаватель смотрел, как она вынула льняное полотенце. Сосредоточиться было трудно, но он заставил свои глаза сфокусироваться. Длинные черные волосы этой женщины отливали синевой, почти такой же яркой, как нитки бус в ее ушах, поблескивающие, словно крылышки жуков.

— Я тебя знаю, — удивленно проговорил он.

Опа оглянулась и улыбнулась ему.

— Я — Кеея. Да, вы знаете меня, господин. Я — служанка вашего брата. Он будет рад узнать, что вы очнулись.

Он находился в доме брата на другой стороне реки, в Восточных Фивах.

— Давно я тут?

— Три дня.

— Три?!

— Не поднимайтесь, господин. — твердо сказала Кеея. — Лекарь сказал, что вам нельзя двигаться, пока зрачок вашего правого глаза не станет такой же величины, как зрачок левого — хотя у вас такие черные глаза, что я не знаю, как он может увидеть разницу.

— Как я сюда попал?

— Вас доставил меджай Квар. Он сказал, что вас нашли высоко в горах в Великом Месте, в утро после ужасных дождей. Рядом с вами стоял юный царевич, — так сказал Квар. Он и позвал людей, но когда до вас добрались, он уже исчез. Вы лежали так тихо, говорил Квар, что все уж думали, что вы мертвы. Никто не знает, как вы сумели выжить в ужасном наводнении.

Семеркет поднес руку ко лбу и нащупал повязку.

— Где Ненри?

Кеея печально опустила глаза.

— Увы, мой господин, он в Доме Очищения. В нашем доме траур.

Дознаватель сел, несмотря на предостережение девушки:

— Moй брат мертв?

Она приложила палец к губам.

— Нет, мой господин. Пожалуйста, лягте, или лекарь очень на вас рассердится. Ваш брат сопровождает тело своей жены к бальзамировщикам.

— Его жены…

Семеркет наморщил лоб, и его прострелила боль от раны.

Кеея смочила тряпку и поднесла к его лицу.

— В подвале произошел несчастный случай, — пояснила девушка, и при этих словах в глазах ее мелькнул странный удовлетворенный блеск. Она непроизвольно поднесла руку к уху, потерявшись в своих мыслях. Потом слегка потрясла головой, и ее голубые сережки засверкали на свету.

— Нож, — опустив глаза, промолвила служанка. — Это очень печально.

Семеркет снова сел, чтобы задать новые вопросы, но боль в голове стала такой сильной, что он только вздрогнул и лег снова.

— Вот видите, почему лекарь велел лежать тихо? — лукаво проговорила Кеея и снова укрыла его одеялом. — А он очень хороший лекарь — из дворца! Поэтому вы должны делать то, что он велит. Вообще-то, сегодня вы и сами не пожелали бы выходить в Фивы. Это не очень счастливое место.

Она палила ему в чащу воды и поднесла к его губам.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Семеркет и сделал глоток. — Что случилось?

— Да ведь там повсюду воины! Они арестовали столько народу, что, говорят, внешний двор великого храма Амона превратили в тюрьму, чтобы можно было держать всех этих людей.

То, что чиновник никак не мог вспомнить, внезапно всплыло в его мозгу и ударило его наотмашь. Заговор!

— Фараон! Что с ним случилось? Скажи!

— Ах, мой господин, это так трагично. Кто захотел бы жить в такие времена? Рассказывают просто невероятные истории…

— Просто скажи мне, Кеея!

— Судя по словам твоего брата, жены его величества окружили фараона в гареме. Царица Тийя взяла кинжал и…

Грохот в голове Семеркета стал слишком сильным, и слова служанки потонули во внезапном реве в его ушах. Он снова потерял сознание.

* * *

Когда Семеркет снова очнулся, был полдень. Брат сидел рядом с ним на полу, скрестив ноги, одетый в траурные серые одежды. Ненри казался каким угодно, только не горюющим, и энергично беседовал с двумя писцами, которые быстро записывали, пока он говорил.

Когда Ненри увидел, что брат очнулся, он жестом отпустил писцов, и те, кланяясь, попятились из комнаты.

— С возвращением, Семеркет, — сказал старший брат.

— Кто сейчас фараон? — спросил дознаватель.

Вопрос показался Ненри странным, он заморгал.

— Конечно, Рамзес III.

Семеркет вздрогнул. Ему что, приснился разговор с девушкой?

— Но твоя служанка сказала… По крайней мере, я думал, что она сказала…

— Он был ранен, Кетти. Но фараон все еще жив — и, между прочим, справлялся о тебе.

Ненри не смог удержаться от самодовольной ухмылки.