Ненри молча схватил за руку Сама, потому что при этой вспышке увидел, как охотничий флот фараона поворачивает с реки в храмовый канал.

Сам дал сигнал нищим. Головы повернулись. Оборванцы наслаждались зрелищем лодок, входящих в канал под все усиливающимся дождем. Паруса, намокнув, свисали с мачт, — цветы, которые были привязаны к такелажу, поблекли, с них капала вода.

В доках царила паника. Лодки врезались одна в другую, торопясь причалить как можно ближе к храму. Некоторые затонули в этой неразберихе, их накренившиеся корпуса стали бесстрастными барьерами, из-за которых даже судно фараона было вынуждено причалить на некотором расстоянии от храма. Промокшие до костей придворные ругали друг друга, кое-где вспыхивали короткие драки. Армии слуг бежали из храма, чтобы срочно выгрузить из судов своих господ подстреленных уток и охотничьи трости. Фараона предоставили самому себе, пока его придворные бежали искать укрытие. Даже царские носильщики не смогли пробиться сквозь хаос на пристани, и правителю пришлось идти пешком по длинной дороге к храму Диамет. С каждым шагом он все больше мрачнел.

Когда фараон, что-то бормоча, прошел мимо Ненри, тот повернулся к Саму и сказал:

— Я должен попробовать добраться до него.

Сам кивнул.

Ненри поспешно вошел в Диамет и пробрался в аудиенц-зал, где стоял его мрачный суверен.

Рамзес швырнул на пол свой намоченный парик, который полетел по сияющим черным плитам, как мокрая крыса. Фараон стоял в мокрой одежде, с которой капала вода, и ярился на суматоху вокруг, пока слуги бросились за полотенцами.

Как раз когда Ненри пробился сквозь толпу суетящихся придворных, Рамзес заметил в толпе Паверо и с отвращением указал на него пальцем.

— Ты! — громко сказал фараон. — Вот как ты управляешь моими владениями? Нет ни чистой одежды, ни жаровен, чтобы согреться! Похоже, для твоих гордых южан я значу очень мало!

Паверо был застигнут врасплох.

— Я смиренно прошу прощения, великий фараон. Слуги и в самом деле распустились. Я позабочусь о том, чтобы их побили…

— Я позабочусь о том, чтобы тебя побили, господин. Тебя не спасет то, что ты — брат моей жены. Между прочим, где эта женщина? — Владыка раздраженно повернулся, чтобы окинуть взглядом придворных.

— Она и ее сын еще не вернулись, ваше величество, — тон Паверо был успокаивающим и подобострастным.

— Хорошо. Я все равно не хочу их видеть. Зато хочу поговорить с Изрекающим Правду. Как там его зовут…

Богатый голос Тийи вдруг пробился сквозь шум аудиенц- зала:

— Ты говоришь о чиновнике Семеркете, мой господин? Значит, ты еще с ним не разговаривал?

Для всех вокруг вопрос показался вполне невинным. Только Ненри, съежившийся в дальнем конце зала, услышал в нем предельное напряжение: Царица гадала, жив или мертв Семеркет, не добрался ли он тайно до фараона? Она с удивительной прозорливостью захватила сегодня накидку с капюшоном, натертую воском, и теперь, скинув ее, оказалась такой же сухой и собранной, как всегда. Помимо легких капель на парике, похожих на росу, на ней не было видно никаких последствий дождя. Царевич Пентаура прятался за спиной матери, тоже облаченный в непромокаемый плащ. Глаза его припухли от слез.

Сорвав свой охотничий наряд, фараон повернулся к жене:

— Печально выяснить, что богов не существует, не так ли?

— Что ты имеешь в виду, Рамзес?

— Я молил воды Нила, чтобы они поглотили вас, а вы даже не намокли.

Ненри увидел вспышку холодной ненависти в глазах Тийи, но перед всеми придворными она превратилась в саму утешительную предупредительность. Взяв у слуги полотенце, царица начала неистово вытирать Рамзеса.

— Иногда ты говоришь такую чушь! — легким тоном заметила она.

Взгляд фараона остановился на Пентаура.

— Прекрасный день ты выбрал для охоты, господин, — обратился он к сыну.

Царевич ничего не сказал, глядя на отца странно горящими глазами. На мгновение удивившись, Рамзес повернулся к Тийе:

— Что это с ним такое? Его укусила бешеная обезьяна?

— Ассаи пропал. Упал за борт.

— Пропал? Ассаи? Его ищут?

— Конечно.

— Что ж, — нехотя бросил фараон. — Значит, его найдут.

Дьявольский свет загорелся в его глазах, и старый владыка не смог удержаться от последней колкости:

— Но если не найдут, может, твой сын будет время от времени ложиться в постель с женщиной. Миллионы людей рекомендуют этот способ, знаешь ли.

Придворные тихо задохнулись.

Пентаура сбросил свой непромокаемый плащ и сжал кулаки. Тийя, глядя на сына, покачала головой — так незаметно, что могла бы этого и не делать. Царевич нехотя опустил красные глаза, пробормотав:

— Да, господин.

Царица закончила вытирать Рамзеса.

— Вот так. Теперь ты сухой. Иди в свои покои и прими теплую ванну. А я пошлю к тебе свою массажистку.

— У меня есть своя!

Тийя сделала вдох перед тем, как продолжить:

— Что ж, тогда приходи после ванны в гарем, и твои жены тебя развлекут. Мы позаботимся, чтобы все заботы спали с твоих плеч. Вот увидишь.

Никто из собравшихся, кроме Ненри, казалось, не подумал, что в ее словах таится нечто помимо обычной снисходительности царицы к своему вспыльчивому супругу.

— Что ж, — сказал смягчившийся фараон, — может быть, может быть. Сперва пошли ко мне Семеркета, когда он объявится. Этот человек — на редкость здравомыслящий.

— В самом деле? — презрительно фыркнула Тийя. — На мои взгляд, он слишком любит вино. Но когда этот чиновник снова сюда придет — если вообще придет — я буду знать, что делать.

Удовлетворенный, фараон жестом показал Паверо, что тот обязан проводить его в покои.

— Ваше величество! — Ненри неожиданно для самого себя отчаянно окликнул уходившего царя. — Пожалуйста! Я должен с нами поговорить! Государственное дело!

Тийя взбешено налетела на него, выбранив Ненри перед придворными:

— Позже, ты, болван! Да кто ты вообще такой?

Она сердито уставилась на него. Писец опустил глаза не желая, чтобы в нем узнали брата Семеркета, и съежился в тени.

Разве ты не видишь, как фараон устал и болен? Сегодня у него нет времени на дела! Приходи завтра! — продолжала Тийя. Затем кликнула одного из вельмож. — Я хочу, чтобы никто его не беспокоил. Ты понял? Никто. Фараон должен отдохнуть.

Придворный склонил голову и пристроился позади Паверо в процессии, сопровождающей фараона в покои.

Тийя в окружении своих служанок поднялась по лестнице, ведущей в гарем. Вельможи услышали, как царица тихо засмеялась на середине подъема, — словно зазвенели маленькие колокольчики, — наслаждаясь шуткой, которую слышала только она одна.