…Темный металлический силуэт корабля, наполовину утонувший в месиве из снега и ледяных торосов, не подавал никаких внешних признаков жизни, напоминая непривычную для этой местности черную гору. К счастью, опасения караванщиков относительно возможного взрыва АА-тарана пока ничем не подтверждались. Никаких видимых признаков огня и даже дыма не наблюдалось, как не наблюдалось и какого-нибудь подобия присутствия экипажа.

Лишь обойдя корабль, шустрый, для быстроты частенько падающий «на все шесть» Рэймз криком известил врачей о находке. Удар страшной силы превысил уровень прочности защитной обшивки корпуса, и она не просто дала трещину, а буквально надорвалась с левого бока. Проникнув внутрь и тщательно, со всеми необходимыми предосторожностями обследовав помещения корабля, спасатели пришли к обескураживающему выводу: экипажа и вообще кого-либо, в каком-либо виде – живого ли, мертвого ли – на борту НЕ НАШЛОСЬ! Этого не могло быть: ведь корабль кто-то пилотировал?! Но это было именно так. Ошеломленные миссионеры стояли в ходовой рубке, самом большом внутреннем помещении рейдера, молча, переваривая эту новость, когда снова послышался призывный крик профессионально наблюдательного проводника…

Рэймз стоял на «шестереньках» у неглубокой, уводящей прочь от корпуса корабля колеи, в которой наличествовали отчетливые продольные трассы, характерные для волочения некоего тяжелого предмета, а также местами попадались обледеневшие комочки крови. Ние потребовалось определенное время, чтобы осознать: это действительно следы волочения, с той только разницей, что тяжелый предмет волок сам себя. То есть ПОЛЗ. Сомнений не осталось – здесь перемещался какой-то раненый человек.

Они отыскали его метрах в ста пятидесяти от космолета. Поднимался ветер, мела поземка, и ему очень повезло, что спарклазурянин заметил след. Но вообще он не казался везунчиком. Заиндевелый. Окровавленный. Хрипящий из последних сил. От рваной раны на его груди, проглядывающей сквозь разорванный комбинезон космического образца, хотелось отвести взгляд даже бывалому врачу. Ния, хотя номинально и была старшей группы, не относила себя к бывалым, посему даже испытала от этой картины реальную физическую боль. Но не отвернулась. Лишь, закусив губу, поклялась сама себе, что сделает все, чтобы поставить единственного пилота на ноги, чего бы ей это ни стоило.

И для начала она отважилась на экстренный вызов гра-викатера…

А Хоккуз был королевски вознагражден за то, что держал конвой. Все права на находку достались ему. НияТавелиди умела быть благодарной. Починить и поднять боевой корабль в космос не удастся, конечно, однако новое стойбище основать на его основе – почему нет? Одно из самых тяжеловооруженных поселений в мире.

…Лагерь врачей-миссионеров напоминал обороняющийся от всех и вся табор, находящийся в состоянии постоянной готовности к самому худшему варианту развития событий. К нему относились не только природные напасти, но и… не лучшие качества человеческой натуры обитателей планеты. Выживает сильнейший!.. Компактно расположенные по окружности мобильные жилища миссионеров, куполки и полуцилиндры классов «Скит», «Пилигрим» и «Схрон», оборудованные всем необходимым, включая систему коллективной обороны, являли собой своеобразную защитную стену практически круглой крепости. Внутри же, в круге, находились служебные помещения передвижного госпиталя, ангары и склады.

Ние повезло. Ей как женщине, а скорее все-таки как всеобщей любимице в свое время достался более комфортабельный и просторный «Схрон». Один из двух имевшихся. В другом обитал начальник Миссии – известнейший кардиолог АнриШош. Соплеменник. Если уж эрсер выбивался в люди, его уважали ВСЕ.

Она настояла на том, что лечить спасенного пилота будет она, только она, и, конечно же, собственноручно, и находиться он будет не где-либо, а в ее «Схроне», оборудованном, помимо прочего, и всем необходимым для содержания больных, требующих неустанного квалифицированного наблюдения. Ей даже пришлось из-за этого поссориться с начальником хирургического отделения ЭдСунквом, и породить нелепый слух, что, дескать, наша прелестная Ния запала на безымянного, свалившегося с неба звездолетчика, что свои мужики ей побоку… что…

Только потом, часами глядя на суровые черты лица спасенного, впитывая силу, идущую даже от неподвижно лежащего и неровно дышащего, касаясь во время необходимых процедур и перевязок его мощного тела, она с удивлением почувствовала, что ее действительно влечет к этому человеку. К этому МУЖЧИНЕ. И, почувствовав это, Ния перессорилась с половиной врачей, неадекватно реагируя на всяческое упоминание о личности раненого в связи с ней, или же наоборот. Однажды (шли уже третьи сутки «знакомства») она, снова и снова мысленно споря со своими коллегами, убеждая в первую очередь себя, что все это чушь, умывала ему лицо тампоном, откровенно любуясь. И вдруг наклонилась, и поцеловала его в губы. И тотчас же шарахнулась в сторону, воровато оглянувшись на какой-то померещившийся ей шорох. Однако в «Схроне» никого, кроме них двоих, не было, да и быть не могло, ведь входные мембраны были заперты. Когда же ее взгляд вернулся к его лицу… по сердцу царапнуло мягкой, но когтистой лапой. ОН СМОТРЕЛ НА НЕЕ! Словно пришел в себя от поцелуя…

Мужчина лежал с открытыми глазами, вряд ли различая, кто или что находится перед ним. Шевельнул губами, не издав ни звука. Шевельнул еще, исторгнув лишь хриплый шепот, в котором Ния скорее почувствовала, чем услышала вопрос:

«Где-е я-а…»

– Лежи, миленький, лежи… Тебе еще нельзя разговаривать… Ты в госпитале… Все будет хорошо… Как хоть зовут-то тебя?

– Ва-аня… – прозвучало ненамного громче.

На губах его проступило подобие улыбки. Возможно, оттого, что голос, ответивший ему, был женским. И глаза захлопнулись, не в силах удерживать поднятыми свинцовые веки.

Всю ночь Ние снились невероятные феерические сны, где главными действующими лицами была она и, конечно же, Ваня… Каких только шалостей они ни вытворяли, и это было так здорово, что, неожиданно проснувшись, молодая женщина долго не могла поверить, что находится в царстве льдов, а ее Ванечка еще и понятия о ней не имеет, да и к тому же находится в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Только мысль о его самочувствии заставила Нию подняться. Она вскочила и метнулась к ложу раненого. И тут хорошее настроение опять хлынуло в ее сжавшуюся душу – ее Ваня, ее Ванюша, ее ВАНО не спал! И даже более того – уже довольно громко он сказал ей: – Здравствуй, красавица… И она непроизвольно ответила:

– Здравствуй! – И добавила: – Вано…

Сказать, что они подружились, значило ничего не сказать. С этого момента существование Нии наполнилось недостающим смыслом. Оказывается, дело вовсе не в романтике, не в смысле жизни, и даже не в любимом деле, а в одном-единственном человеке, которого любишь… К тому же Иван поправлялся, как говорится, не по дням, а по часам. В буквальном смысле. Она, не вникая в происходящее, считая, что иначе и быть не может, бездумно отнесла сказочно-экстренное выздоровление на свой счет. Хотя, конечно же, как врач не могла не смотреть удивленно на шрамы, белевшие там, где еще пару суток назад были чудовищные, практиче-ски несовместимые с жизнью, рваные раны. На нем заживало, «как на собаке», хотя Ния понятия не имела, как протекал реабилитационный процесс вымерших канис сапиенс. Все это, хоть и с большой натяжкой, она также относила к живительной силе своей вспыхнувшей любви. А то, что она влюбилась, – уже не вызывало сомнений даже у нее самой.