— Не знаю, — сказал он Гефестиону, лежа в постели, — почему моя мать так хочет видеть меня порабощенным женщинами. Думается, она достаточно насмотрелась на моего отца.

— Все матери сходят с ума по внукам, — ответил Гефестион снисходительно. Вечер оставил в Александре смутную неудовлетворенность и сделал его восприимчивым к ласкам.

— Подумай о великих людях, которых погубили страсти. Взгляни на Персию. — Поддавшись мрачному настроению, он процитировал из Геродота устрашающую историю ревности и мщения. Гефестион выказал надлежащий ужас. Его сон был сладок.

— Царица была довольна, — сказал Птолемей на следующий день, — что вечер тебе понравился. — Он никогда не говорил сверх того, что было достаточным: черта характера, которую Александр высоко ценил. Он послал Калликсене ожерелье из золотых цветов.

Зима близилась к концу. Два гонца из Фракии — первого задержал разлив рек — прибыли одновременно. В первом письме сообщалось, что царь начал понемногу ходить. Через моряков он получил вести с юга. Союзная армия, после многих хлопот и проволочек, добилась частичной победы; амфиссийцы приняли условия мирного договора: низложить предводителей правящей партии и вернуть из изгнания оппозицию. Последнее требование всегда было самым ненавистным: возвращаясь, изгнанники припоминали старые обиды. Амфиссийцы еще не выполнили его.

Из второго письма стало ясно, что Филипп напрямую связался со своими агентами на юге. Те доносили, что амфиссийцы продолжают поддерживать свое правительство, не обращая внимания на протесты; оппозиция не смеет вернуться. Коттиф, глава армии Союза, тайно снесся с Филиппом: если Союз будет вынужден действовать, окажется ли царь готовым к войне?

Вместе с этим письмом пришло еще одно, скрепленное двойной печатью и адресованное Александру как наместнику. Филипп хвалил хорошее управление сына и сообщал, что, хотя он и надеется вскоре оправиться настолько, чтобы совершить переезд в Пеллу, дело не терпит отлагательства. Царь хотел, чтобы вся армия была приведена в боевую готовность. Однако не должно возникнуть подозрений, что эти приготовления касаются событий на юге; рассказать о планах царя можно только Антипатру. Для остальных должен быть найден какой-либо иной предлог. В Иллирии вспыхнула племенная междоусобица; следует распустить слух, что западные границы Македонии в опасности и войско будет поведено туда. Скупые распоряжения по подготовке и набору армии заключались отцовским благословением.

Как птица, выпущенная из клетки на свободу, Александр горячо взялся за дело. Когда он разъезжал по окрестностям Пеллы, отыскивая подходящее для маневров место, можно было слышать, как он поет в такт ударам копыт Букефала. «Если бы девушка, которую он любил годами, — думал Антипатр, — дала ему, внезапно смягчившись, слово, он все равно бы так не сиял». Все время созывались советы; профессиональные военачальники выслушивали родовых вождей, которые командовали отрядами единоплеменников. Олимпиада спрашивала Александра, чем он постоянно занят и почему выглядит таким озабоченным. Александр отвечал, что надеется участвовать вскоре в приграничной войне с иллирийцами.

— Я давно ждала возможности поговорить с тобой, Александр. Я слышала, что, проведя с Калликсеной Фессалийской всего один вечер, ты одарил ее и больше ни разу не пожелал видеть. Эти женщины как артисты, Александр; у гетеры ее уровня есть своя гордость. Что она о тебе подумает?

Александр обернулся, на минуту совершенно опешив. Он уже забыл о существовании этой особы.

— Ты думаешь, — сказал он изумленно, — что у меня сейчас есть время развлекаться с девушками?

Пальцы Олимпиады впились в золоченые ручки кресла.

— Тебе будет восемнадцать этим летом. Люди могут сказать, что тебя не интересуют женщины.

Александр пристально смотрел на «Разорение Трои»: языки пламени, кровь, кричащие, простирающие руки пленницы, которых победители уносили, перекинув через плечо. Через мгновение он сказал:

— Я дам им другую тему для разговоров.

— У тебя всегда есть время для Гефестиона.

— Он думает о моей работе и помогает.

— Какой работе? Ты ничего мне не рассказываешь. Филипп прислал тебе секретное письмо, ты даже не сказал мне. Что он пишет?

Холодно, точно, не останавливаясь, он выдал ей сказку об иллирийской войне. Олимпиада была потрясена холодным негодованием в его взгляде.

— Ты лжешь мне, — сказала она наконец.

— Если ты так думаешь, зачем спрашивать?

— Я уверена, что Гефестиону ты рассказываешь все.

Чтобы Гефестион не пострадал, если он скажет правду, Александр ответил:

— Нет.

— Люди говорят о тебе. Услышь это от меня, если не знал. Почему ты бреешься, словно грек?

— Я что же, не грек? Вот это новость! Тебе следовало объяснить мне это раньше.

Как два борца, которые, сплетясь, катятся к обрыву и начинают испытывать общий страх, они осеклись и переменили тему.

— Все твои друзья бреются, женщины показывают на них пальцем. Гефестион, Птолемей, Гарпал…

Он засмеялся.

— Спроси у Гарпала, почему они это делают. Его терпение разъярило Олимпиаду, но инстинкт подсказывал, что решающий удар останется за ней.

— Скоро твой отец захочет тебя женить. Всем своим видом ты даешь ему понять, что он должен не женить тебя, а выдать замуж.

На секунду он онемел, потом очень медленно двинулся вперед, легко, как золотистая кошка, и остановился прямо перед матерью, глядя на нее сверху вниз. Олимпиада открыла рот, затем плотно стиснула зубы. Понемногу она отодвигалась назад, пока не прижалась к высокой спинке своего подобного трону кресла и поняла, что дальше отступать некуда. Не отрывая от нее пристального взгляда, Александр тихо произнес:

— Ты мне этого никогда больше не скажешь.

Она все еще сидела неподвижно, когда под окнами раздался стук копыт сорвавшегося в галоп Букефала.

Два дня он не появлялся; ее приказ держать для него двери закрытыми был напрасен. Потом пришел день праздника, оба неожиданно получили друг от друга подарки. Мир был восстановлен, но никто из двоих не попросил прощения.

Александр забыл об этой ссоре, когда пришли новости из Иллирии. Узнав, что царь Филипп вооружается против них, взбудораженные оседлые племена двинулись от границы к западному побережью.

— Я так и знал, — сказал Антипатр, совещаясь с Александром. — Это цена хорошей лжи: ей верят.

— Одно ясно: мы не можем их разуверять. Они перейдут границу со дня на день. Дай мне подумать, завтра я скажу тебе, сколько человек мне понадобится.

Антипатр перевел дыхание и промолчал: этому он уже научился.

Александр и без отсрочки мог рассчитать свои силы; его больше занимало, как, не вызывая подозрений, избежать слишком большого скопления войск, предназначенных для вторжения на юг. Вскоре предлог подвернулся. Со времен Фокейской войны крепость Фермопил удерживалась македонским гарнизоном. Его только что, силой и без предварительного соглашения, сменили войска фиванцев. Фивы, объясняли они, вынуждены защищать себя от Дельфийского союза, который, напав на их союзников амфиссийцев, с очевидностью угрожал им самим. Захват укреплений был самым враждебным поступком, какой только мог позволить себе формальный союзник. После этого, разумеется, естественным было оставить большую часть собранной армии в Пелле, на случай нападения греков.