— У него крепкое тело, твой отец живуч. Это фамильная черта.

— Чем занимались его прорицатели? С тех пор как я уехал, все пошло наперекосяк. Может, послать в Дельфы или Додону, на случай если какого-нибудь бога требуется умилостивить?

— И тогда по Греции пожаром пройдет новость, что удача Филиппа отвернулась от него. Он не поблагодарит нас за это.

— Это верно, да, лучше не надо. Но посмотри на Византий. Он все сделал правильно: быстро осадил город, пока их основные силы были в Перинфе, выбрал облачную ночь, подошел к самым стенам. Но внезапно облака рассеялись, появилась луна, и собаки всего города залаяли. Залаяли в решающий момент… Они зажгли факелы…

— В решающий момент? — переспросил Антипатр после паузы.

— Или, — сказал Александр отрывисто, — он неправильно оценил погоду, она переменчива на Пропонтиде. Но раз он решил снять осаду, почему бы не дать людям отдохнуть и не позволить мне взяться за скифов?

— Они оказались у него на фланге, представляя угрозу; если бы не скифы, он мог бы закрепиться в Бизанфе. Твой отец всегда знал, когда можно идти на жертвы. Но у его армии упал дух, им нужны были весомая победа и грабеж; они получили то и другое.

Александр кивнул. Ему легко было с Антипатром, македонцем древнего склада, безраздельно преданным царю, на стороне которого он сражался в юности, но преданным царю, а не человеку. Это Парменион любил в Филиппе человека, а уж потом — царя.

— Да, получили. Тысяча голов скота, рабы, обоз с большой добычей, и это все на северной границе, где запах поживы разносится быстрее, чем летают канюки. Дух-то он поднял, но если бы его люди не устали… Если бы он только разрешил мне двинуться от Александрополя на север; тогда бы трибаллы его не тронули. — Название города укрепилось, переселенцы уже прижились. — Агриане выступили бы со мной, они уже были согласны… Ладно, сделанного не вернешь. Это счастье, что его врача не убили.

— Я бы хотел пожелать ему скорейшего выздоровления, прежде чем гонец уедет.

— Разумеется. Не будем беспокоить его разговорами о делах. (Если нарочный вернется с приказом, будет ли это приказ Филиппа или Пармениона?) Тем временем нам придется обходиться своими силами. — Он улыбнулся Антипатру, которого любил ничуть не меньше за то, что его легко можно было очаровать, а он самым забавным образом этого не сознавал. — С войной мы справимся. Но обстановка на юге — совсем другое дело. Для царя это очень важно, он видит разные варианты, он знает о положении вещей больше нас. Жаль, что мне здесь придется решать без него.

— Что ж, кажется, греки все устроили для него лучше, чем смогли бы сделать это мы.

— В Дельфах? Я был там в двенадцать лет, на играх, и ни разу больше. Теперь повтори еще раз, чтобы я был уверен, что понял правильно: афиняне заложили новый жертвенник и получили предсказания прежде, чем он был освящен?

— Да, очередная нечестивость. Таково было формальное обвинение.

— Но в действительности ссора началась из-за надписи: «ЩИТЫ, ВЗЯТЫЕ У ПЕРСОВ И ФИВАНЦЕВ, ПОШЕДШИХ ВОЙНОЙ НА ГРЕЦИЮ». Почему фиванцы не заключили союз с афинянами?

— Потому что ненавидели их.

— Даже тогда? Эта надпись разгневала фиванцев. И когда собрался Священный Дельфийский союз, они постыдились сами изложить дело, а выбрали какой-то зависимый город, чтобы тот обвинил афинян в богохульстве.

— Амфисса. Это за Дельфами, вверх по реке.

— И если бы обвинение подтвердилось, Союз был бы вынужден начать войну с Афинами. Афиняне послали трех своих представителей; двое слегли с лихорадкой, третьим был Эсхин.

— Ты, возможно, его помнишь. Семь лет назад он был одним из послов на переговорах о мире.

— Да, я знаю Эсхина, он мой старый друг. Ты слышал, что когда-то он был актером? Он, должно быть, был хорош в импровизации, потому что, когда Совет уже собирался принять предложение фиванцев, он внезапно крикнул, что амфиссийцы выращивают хлеб на пойменных землях, которые когда-то были посвящены Аполлону. Откуда-то он узнал об этом и перешел в атаку, выдвинув встречное обвинение. Каково? После его пламенной речи дельфийцы забыли об Афинах и кинулись разбираться с посланцами Амфиссы. Те кинулись в драку, и священные персоны кое-кого из членов Совета пострадали. Это случилось прошлой осенью, после жатвы.

Сейчас была зима. По холодному кабинету, как всегда, гуляли сквозняки. Сын царя, подумал Антипатр, обращает на это внимания еще меньше, чем Филипп.

— Теперь Совет собирается в Фермопилах, чтобы принять решение по поводу Амфиссы. Очевидно, что мой отец не сможет присутствовать. Я уверен, он был бы рад, если бы ты представлял его. Ты согласен?

— Ну разумеется, да, — с облегчением сказал Антипатр. Мальчик знал свой предел, хотя и стремился к большему. — Я испробую все свое влияние, когда смогу, где смогу, чтобы отложить решение до выздоровления царя.

— Будем надеяться, для него нашли дом потеплее; Фракия зимой не лучшее место для раненых. Вскоре нам придется просить у него совета. Как ты думаешь, чем все кончится?

— В Афинах ничем. Даже если Совет обвинит Амфиссу, Демосфен выведет афинян из игры. Встречное обвинение было личным триумфом Эсхина, которого он ненавидит пуще яда и которого обвинил на Народном собрании в измене после их посольства к нам. Ты это, полагаю, знаешь.

— Как никто другой. Частью обвинения стали его слишком дружеские отношения со мной.

— Эти демагоги! Да тебе всего было десять лет. Обвинение провалилось, и теперь Эсхин возвращается из Дельф как народный герой. Демосфену это все равно что жевать полынь. А кроме того, что самое главное, амфиссийцы поддерживают фиванцев, с которыми он не хочет враждовать.

— Но афиняне ненавидят фиванцев.

— Ему бы хотелось, чтобы нас они ненавидели больше. Военный договор с Фивами — это то, чего добивался бы на месте Демосфена любой здравомыслящий человек. В Фивах он может преуспеть; Великий царь послал ему кучу денег, чтобы купить союзников. Больше всего хлопот приносят сами афиняне; вражда слишком стара.

Александр сидел в задумчивости. Наконец он сказал:

— Прошло четыре поколения с тех пор, как они изгнали персов, а мы, как и фиванцы, стояли в стороне. Если Великий царь придет сейчас из Азии, они будут интриговать и валить вину друг на друга, пока мы воюем во Фракии.

— Люди меняются и за меньшее время, чем это. Мы сумели возрасти за одно поколение благодаря твоему отцу.

— И ему только сорок три. Хорошо, я пойду немного разомнусь — на тот случай, если он все же оставит мне какую-нибудь работенку.

По дороге он встретил мать, и та спросила, какие новости. Александр прошел с ней в ее комнату и рассказал столько, сколько считал нужным. Комната была натоплена, убрана и полна света; сияющие языки живого пламени плясали на нарисованном зареве пожара Трои. Александр украдкой посмотрел на очаг, на вынимающийся камень тайника, который он отодвигал в детстве. Олимпиада нашла сына чрезмерно замкнутым и обвинила в пособничестве Антипатру, который не остановится ни перед чем, чтобы причинить ей зло. Такое случалось все чаще, и Александр отделался обычными извинениями.