Мальчик берет со стола лист с распечаткой, и десяток блокнотов ранеными птицами сыплются на пол.

– Это что? Инопланетянский алфавит?

– Похоже на русский, – говорит рыженькая в ботах; она тоже подошла к столу.

– Это греческий, – говорит Марианна, подталкивая к ним еще одного мальчика и двух девочек. – Старая-престарая повесть. Там есть волшебники в брюхе кита, совы-стражи, которые загадывают загадки, город в облаках, где сбываются желания, и даже… – Марианна понижает голос, театрально оглядываясь по сторонам, – рыбаки с пенисами как деревья!

Две девчонки хихикают. Алекс Гесс усмехается. С волос у него капает на распечатку.

Двадцать минут спустя пятеро детей сидят вокруг стола, изучая листы распечатки – у каждого свой. Девочка с такой неровной челкой, будто ее подстригали газонокосилкой, поднимает руку и сразу начинает говорить:

– Значит, получается, этот парень, Итан, пережил кучу безумных приключений…

– Аитон.

– Итан лучше, – заявляет Алекс Гесс. – Выговорить проще.

– …и его историю зиллион лет назад записали на двадцати четырех каких-то там дощечках, а когда он помер, их закопали вместе с ним? А потом, сотни лет спустя, этот Дивный Ген их снова раскопал на кладбище? И все это заново переписал на тыщу листов бумаги…

– Папируса.

– …и послал по почте своей племяннице, которая типа при смерти?

– Правильно, – говорит Зено, растерянный, взволнованный и обессиленный разом. – Только не забывайте, что в те времена почты не было – по крайней мере, такой, какую мы знаем. Если племянница вообще существовала на самом деле, Диоген, скорее всего, доверил свитки надежному человеку, который…

– А потом эту переписанную копию еще раз переписали в Константи-как-его-там и уже эта копия затерялась еще на зиллион лет, а недавно опять нашлась в Италии, только ее прочитать невозможно, потому что половины слов не хватает?

– Все верно.

Худенький мальчик по имени Кристофер ерзает на стуле:

– Значит, перевести всю эту древнюю писанину на английский очень трудно, и у вас от этой истории всего несколько кусков, и неизвестно даже, в каком порядке они идут?

Рыжая Рейчел вертит в руках распечатку:

– А у тех, какие есть, вид как будто их «Нутеллой» обмазали!

– Точно.

– Так зачем это все? – спрашивает Кристофер.

Все дети как один уставились на Зено: Алекс, Рейчел, малыш Кристофер, Оливия с неровно выстриженной челкой и тихая девочка с карими глазами, смуглой кожей, одетая сплошь в коричневое и с черными-пречерными волосами – ее зовут Натали.

Зено говорит:

– Вы видели фильмы о супергероях? Там героя постоянно бьют, и кажется, что он…

– Или она, – говорит Оливия.

– …или она ни за что не сможет добраться до цели? Так вот, эти обрывки – тоже супергерои. Попробуйте представить, какие эпические битвы они пережили за две тысячи лет: наводнения, пожары, землетрясения, государственные перевороты, грабителей, варваров, религиозных фанатиков и неизвестно, что еще. Мы знаем, что каким-то образом экземпляр этого текста спустя девять или десять сотен лет после своего создания оказался в руках константинопольского писца, и все, что нам известно о нем…

– Или о ней, – говорит Оливия.

– …это вот этот ровный почерк с наклоном влево. И теперь те немногие, кто умеет разбирать древние письмена, получили возможность вдохнуть новую жизнь в супергероев, чтобы они еще сколько-то десятилетий продолжали сражаться. Записи в любую минуту могут погибнуть, понимаете? И когда держишь в руках текст, который так долго избегал гибели…

Он смущенно вытирает глаза.

Рейчел водит пальцем по выцветшим строчкам:

– Это как Итан.

– Аитон, – говорит Оливия.

– Тот дурачок, про которого вы рассказывали. Ну, в истории. Он все время вляпывается куда-нибудь не туда, превращается не в то, во что надо, и все-таки не сдается. Он держится.

Зено смотрит на нее, и ему открываются какие-то новые истины.

– Расскажите еще, – говорит Алекс, – про рыбаков с пенисами как деревья.

Вечером Зено сидит у себя дома, разложив на обеденном столе блокноты. У его ног свернулся Нестор, царь Пилоса. Куда ни глянь, Зено видит недостатки своих первых попыток перевода. Он слишком старался улавливать тончайшие аллюзии, обходить синтаксические подводные рифы и как можно точнее передавать смысл каждого слова. Но эта нелепая древняя комедия – какая угодно, только не возвышенная и не благопристойная, и точность здесь ничего не значит. Все академические комментарии, которые он заставил себя прочесть, – «являются сочинения Диогена низкопробными комедиями или продуманной металитературой?» – вылетели в окно перед лицом пятерых пятиклассников, пахнущих жевательной резинкой, пропотевшими носками и дымом лесного пожара. Диоген, кем бы он ни был, в первую очередь пытался создать машину, способную удержать внимание, позволяющую хоть ненадолго вырваться из ловушки.

Огромная тяжесть сваливается с плеч. Зено варит себе кофе, раскрывает новый блокнот и кладет перед собой лист β. Слово пропуск словословослово пропуск пропуск слово – всего лишь отметины на шкуре давно умершей козы. Но под ними нечто выкристаллизовывается.

Констанция

На стол слетает листок бумаги.

20 февраля 2020 года среди детей-заложников в Лейкпортской публичной библиотеке была Рейчел Уилсон. Прабабушка Констанции. Вот почему у папы на тумбочке лежала книга, переведенная Зено Нинисом. Папина бабушка участвовала в том спектакле.

Если бы Зено Нинис не спас жизнь Рейчел Уилсон 20 февраля 2020 года, папа не родился бы на свет. Не записался бы на «Арго», и Констанции бы не было.

Я добрался в такую даль, и все вокруг блистало великолепием, а все же…

Кто была Рейчел Уилсон, и сколько лет она прожила, и что чувствовала каждый раз при взгляде на эту книгу в переводе Зено Ниниса? Читала ли она папе вслух историю Аитона ветреными вечерами в Наннапе? Констанция встает и ходит кругами вокруг стола. Наверняка она еще что-то пропустила. Что-то такое, что спрятано прямо на виду и о чем не знает Сивилла. Констанция вызывает Атлас. Первым делом – в Лагос, на площадь у набережной, где с трех сторон высятся сверкающие белые отели и в черно-белых клетчатых кадках растут сорок кокосовых пальм. «Добро пожаловать в „Нью интерконтинентал“», – гласит надпись на щите.