и про «диспетчера» Сашка тоже кое-что знал, он еще и этим стращал подельника. По крайней мере, в том телефонном разговоре, который случайно был записан на магнитофон, Сашка явно намекал на какие-то криминальные Додиковы контакты.

– А почему он пишет, что принес пузырек? Как же он принес, если я эту баночку у них на сушилке нашла? – ляпнула, не подумав, Алина. – А, поняла! Видимо, он письмо заранее написал, заблаговременно, сидя у себя в приемном пункте. А чернильницу отнес сразу же в тайник, чтобы не рисковать. Так?

– Видимо, так. Сначала он разыскал среди хлама на стеллаже эту чернильницу и оттащил ее в тайник, сделал это спешно. На следующий день ему пришла в голову мысль, что вернуть учительнице вещь лучше по почте, стыда меньше. Он написал это сопроводительное письмо и тоже отнес в тайник. Он пишет, что на работу пришел в другой куртке, не в той, в карман которой положил баночку, как ты ее называешь. Можешь мне поверить на слово, с работы ему ближе было добежать до тайника, чем за ней возвращаться домой. Почему он не отложил поход к тайнику еще на один день, когда у него будет на руках и письмо, и недостающая часть чернильницы? Наверное, побоялся заготовленное письмо где-нибудь посеять или опять надеть не ту куртку. И кроме того, он был уверен, что ему ничего не помешает доукомплектовать посылку на следующий день. Доукомплектует и сразу же отправит ее Нине Михайловне. Поэтому все и описал в совершенном времени. Он всегда был немного… разбросанный. А на следующий день он решил работу прогулять. Видимо, намеревался закончить дело с посылкой. Но тут к нему пришел Додик.

– Додик ему сначала позвонил, – задумчиво произнесла Алина. – Наверное, Александр был все-таки не таким уж и разбросанным, если перед его приходом чернильницу перепрятал. Вероятно, опасался, что его подельник элементарно обшарит карманы одежды, висящей на вешалке в прихожей, изыщет такую возможность.

– Похоже на то, – невесело согласился Егор.

– И что мы будем делать дальше? – спросила его Алина.

Вместо бурной радости по поводу их гениальной находки она почему-то чувствовала себя уныло. Из-за письма, должно быть. Неотправленного, неполученного, найденного после смерти отправителя.

– Все просто, – встряхнулся Егор. – Сейчас мы отпразднуем обретение данной наиценнейшей вещи. Сегодня все-таки суббота, поэтому я предлагаю ночь напролет кутить. Пошататься по Старому Арбату, посидеть в ночном кинотеатре. Или ты предпочитаешь дискотеку в клубе?

– Нет, – быстро ответила Алина. – Предпочитаю кинотеатр.

– Отличненько! А завтра к Кольке на шашлыки. Он давно приглашал нас к нему на шашлыки. Я так и не смог убедить этого глупого борова, что ты не моя девушка. А теперь уже поздно. С Леонидом Сергеевичем я обо всем договорился. Ну что, поехали?

Алина не сдвинулась с места. Надо же, какой прыткий. Самоуверенный и прыткий. С папкой договорился. Интересно, о чем?

Она так и спросила:

– О чем, интересно?

– О том, что я доставлю его дочь домой в целости и сохранности. О чем же еще я могу договориться с будущим тестем?

– С какой стати ты решил, что я пойду за тебя замуж? – возмутилась Алина.

– Пойдешь, – вредным тоном ответствовал Егор. – Папка прикажет, и выйдешь, как миленькая.

Проверив перед выходом, весь ли инструмент на месте, Евгений Анисимов застегнул саквояж, кликнул свою собаку, пристегнул к ошейнику поводок, и они отправились на работу, поручив Мамахен следить за порядком в доме. Обеденный перерыв закончился, а до вечера нужно еще успеть на целых четыре заявки. Хорошо хоть, что все в одном районе.

Бело-зеленая «Самара» с надписью во весь бок «Мастер на час» приветливо мигнула фарами и щелкнула замками.

Женька приоткрыл дверцу псу, и тот важно впрыгнул на заднее сиденье, машину качнуло. Пристегнув ремень безопасности, Женька степенно перекрестился, пробормотал «Господи, благослови», и они тронулись.

Он был неопытный водитель и все еще трусил, когда приходилось перестраиваться из ряда в ряд, собираясь на неминуемый обгон троллейбуса, или совершать поворот на перекрестке без светофора, или мчаться в потоке по восьмиполосной скоростной магистрали. Но он решил стиснуть зубы и перебороть трусость. Он справится. Если это могут другие, то сможет и он. Хотя, конечно, трудно.

После того случая с отравлением он как будто очнулся. Первое, что пришло ему в голову в больнице, когда он уже начал нормально соображать, так это что будет с его зверями, если он бездарно и пошло когда-нибудь загнется, нахлебавшись паленой водки или хоть бы даже и не паленой, а просто вульгарно перебрав бухалова до полной печеночной отключки. Или чего там еще может у него внутри отключиться?

Хорошо еще, что тогда, торопясь принять на грудь, он забыл закрыть за собой входную дверь на замок. Все мысли были только о том, как бы половчее высосать эту треклятую фляжку, не привлекая внимания зверинца. А то хана, если бы закрыл. Кто бы стал ее взламывать? Ну, может быть, и стали бы, но только позже.

Жильцы из соседних квартир пришли скандалить, потому что его доберман так жутко завывал и гавкал, что возмутил весь подъезд с первого этажа до девятого, и даже соседи по подъезду колотили в стену. Это Женьку и спасло.

В больнице он отделался гигантским промыванием желудка и многочасовой капельницей и через день уже был дома. Чувствовал себя похабно, но все же уговорил выписать – из-за зверей.

После этого случая все больше сидел дома, выходил только за продуктами и на прогулку с псом, и то старался совмещать прогулку с продуктами. Не хотел он встречаться с пацанами, боялся пить, хоть выпить и хотелось.

Потом с ним произошло одно событие, которое принято называть судьбоносным. Вернее, это была судьбоносная встреча.

В их доме поголовно начали устанавливать приборы по учету воды, и в один из дней к Женьке тоже явился сантехник. Сантехник выглядел неортодоксально. Он был тщательно выбрит, упакован в чистый и отглаженный комбинезон. Новый. Он говорил спокойно и без мата. И отказался взять бутылку. Он не взял ноль пять перцовки.

Женька тупо спросил:

– Почему?

– Я не пью, – без апломба и так же спокойно ответил инопланетянин.

Без комментариев.

Странный сантехник ушел, а Женька потом долго стоял молча у окна, рассматривая желто-красные поредевшие ветки ясеня. Он вспоминал бабушку Таню. Как она гордо ему говорила, что у него «гены».

И тогда он подумал: «Какого дьявола? Что я, в самом деле, сопли жую? Ну не стал я управляющим банка, и что? Жизнь разве только там наверху, где бабло и понты? А здесь исключительно быдло