— Гросвенор?

Олдридж не мог предвидеть, что у нее могут оказаться союзники. Это отличная ложь.

— Именно. Я ведь просила вас подумать, почему граф Гросвенор отдал мне такую ценную кобылу?

Но Олдридж был картежником и попытался блефовать:

— Если вы так уверены в его поддержке, почему он не здесь?

— Потому что я не просила его присутствовать. Потому что вам нужно выслушать именно меня и поверить именно мне. — Антигона понизила голос почти до шепота, как учила свою сестру, так что Олдридж вынужден был слушать внимательнее. — Потому что вы впервые в своей несчастной жизни поступите как джентльмен, вы поступите не только по закону, но и правильно, и отпустите меня.

Он не принял этого.

— Нет. — Олдридж в бессильной досаде сжимал и разжимал кулаки. Он ее не отпустит.

Антигона слышала отчаяние в его голосе и видела, как его самообладание трещит по швам.

— Да, — возразила она. Чем больше нервничал Олдридж, тем спокойнее становилась она. Хотя бы ради того, чтобы больше вывести его из равновесия. — Другой возможности нет.

Антигона повернулась к двери. Ей больше нечего здесь делать. И нечего сказать.

Он двинулся быстро — быстрее, чем она ожидала от его возраста, — метнулся к двери, чтобы преградить ей дорогу. И ждал ее следующего движения в напряженной позе изготовившегося дуэлянта.

— Есть. Должна быть.

Антигона чуть отступила к окну, чтобы солнечный свет из-за ее спины бил ему в глаза, и попыталась ослабить напряжение, сохраняя между ними дистанцию и преграду из мебели. Но расстегнула пуговицы редингота, чтобы обеспечить себе доступ к оружию.

— Вы хотите попытаться применить силу? — мягко спросила она.

— Я не хочу этого. — Олдридж говорил твердо, словно пытался убедить и ее, и себя. — Но вы не оставляете мне другого выбора, Антигона. Вы знаете это.

Она улыбнулась. Она не могла сделать ничего другого. Она смотрела на лорда Ивлина Олдриджа со всей уверенностью, которая происходила от осознания, что она собирается сказать абсолютную, неопровержимую правду.

— У вас всегда есть выбор, лорд Олдридж. Подумайте хорошенько, что вы собираетесь делать, прежде чем попытаетесь причинить мне хоть какой-нибудь вред.

Лорд Олдридж не слушал. Он ничего не слышал. Ни ее слов, ни движения за дверью, которая с треском открылась.

Уилл Джеллико плечом проложил себе дорогу в комнату.

— Я слышал достаточно, — сказал он тоном, не допускавшим возражений. За ним вошли граф Сандерсон, лорд Джеффри и Здоровяк Хэм с парой начищенных пистолетов наготове.

Но Антигона смотрела только на Уилла Джеллико. Высокого и мощного в своем капитанском мундире. На Уилла Джеллико, которого она боялась больше никогда не увидеть.

Уилл Джеллико обратился к Олдриджу спокойным убийственным тоном человека, который привык к тому, что его слышат и сквозь гул пушек:

— Прочь от нее.

Но Олдридж все еще не слышал. И явно ничего не соображал. Из недр плотно пригнанного по фигуре сюртука он извлек маленький пистолет и нацелил на Антигону.

Она хотела, чтобы ей хватило отваги осадить Олдриджа. Хотела суметь поинтересоваться у него, пьян он или просто самоубийца, но горло так сузилось, что она могла только дышать. Все сузилось, даже комната становилась все меньше.

Папа сказал бы, что такое невозможно, что математика такого не допускает. Но перед Антигоной не было ничего, кроме оружия лорда Олдриджа. А ее пистолет все еще за поясом. И она слышала, как остальные привели свое оружие в смертельную готовность.

Но главным было его оружие, маленький подрагивающий ствол, нацеленный в ее голову. Антигона видела за ним глаза Олдриджа, темные и дикие от необузданного гнева. Угрозу, которую он больше не мог прятать за своим тщательно сконструированным фасадом. Угрозу, которая змеилась в его теле и скользила в трясущейся руке.

Та часть ее ума, которая еще была способна думать, с осторожностью и надеждой отметила тот факт, что безумец не взвел курок. Пока нет, хотя пистолет был крепко зажат в трясущейся руке.

— Нет, — снова сказал Олдридж тем же резким тоном отчаяния. — Она моя. Десять лет я ждал девушку, которая мне подходит. Десять лет. Посмотрите на нее. Вы думаете, я найду такое, — он выделил последнее слово, — где-нибудь еще?

Антигона предполагала, что он имеет в виду ее мальчишеские повадки. Что у нее одной странный набор качеств, которые делают ее приемлемой для него в качестве жены. Наверное, ей должно быть лестно, как однажды высказалась ее мать. Но его заявление прозвучало не как комплимент. Оно прозвучало как проклятие.

— Положите оружие и отойдите от нее, — сквозь зубы повторил Уилл. — Если вы на нее хотя бы взглянете, я выстрелю. А потом добью вас голыми руками. Вы меня поняли?

Сила голоса Уилла привела Олдриджа в чувство. Повернувшись на голос, он был потрясен, а потом пришел в бешенство, увидев нацеленные ему в сердце пистолеты.

Его голос дрожал от безумной ярости человека, лишенного того, что он считал своей собственностью.

— Кто вы такие, чтобы являться сюда, в мой собственный дом и приказывать…

— Черт побери! — рыкнул Уилл. — Положите оружие. Иначе…

От гнева Уилла Олдридж заколебался, его рука начала опускаться.

У Джеллико был такой вид, словно он сейчас бросится на Олдриджа и вышибет из него дух со всей силой возмездия, на которое способен, как он обещал Антигоне в ночь первой встречи. Но граф жестом остановил его.

— Уильям, — негромко и спокойно сказал он, пытаясь внести ноту здравого смысла.

Но было слишком поздно для здравомыслия. От ярости и ущемленной гордости на щеках Олдриджа вспыхнули яркие пятна. Он еще не сдался. Он улыбнулся своей отвратительной улыбкой и сказал:

— Не важно. Забирайте ее, если хотите. В конце концов, я уже получил от нее то, что хотел. Она была восхитительным мальчиком.

Мелькнувшее на лице Уилла потрясение сказало Антигоне, что стрела Олдриджа угодила в цель. Только мимолетная рябь сомнения промелькнула в глазах Уилла, но этого было достаточно. Одним фальшивым грязным намеком Олдридж выиграл.

Антигона не может… не позволит ему победить.

В этот момент ошеломленного молчания, прежде чем Уилл смог полностью оправиться и броситься на Олдриджа, она шевельнулась.

Нащупав под рединготом тяжелый отцовский пистолет, Антигона вытащила его и вытянула руку прямо перед собой. И с нарочитой медлительностью взвела курок.

Поле зрения сузилось, и в дальнем его конце она видела только лицо Олдриджа, повернувшегося на звук. На его лице были изумление и постыдный страх, он отшатнулся, пришпиленный к месту, как трепыхавшаяся на игле бабочка.