Антигона не слышала ничего, только эхо голоса Уилла, негромкого, спокойного и отчаянного:

— Престон, не надо. Не делай этого. Он того не стоит.

— Я знаю. — Ее собственный голос исходил откуда-то из глубин головы. — Но я стою.

Она посмотрела на Олдриджа, закрыла один глаз и спустила курок.

Антигона видела и чувствовала только смертельный пороховой дымок и запах серы.

Но знала, что в двадцати шагах от нее разлетелась, осыпав ковер грудой черепков и алебастровой пыли, голова бесценной фарфоровой статуэтки китайского мандарина, в которую она намеренно целилась.

Опустив руку, Антигона увидела, что Олдридж стал пепельным от ужаса. На безупречных складках его брюк расплывалось мокрое пятно.

Она бросила пистолет к его ногам и получила дополнительное удовольствие, увидев, как Олдридж подскочил и дернулся в сторону, когда тяжелый металл звякнул у его щиколоток.

— Я даю вам то, чего вы пытались добиться от меня. Я даю вам то, чего вы никогда не давали тем детям, которых растлевали. Я даю вам шанс сделать другой выбор. Но если я когда-нибудь услышу, что вы надругались над каким-нибудь ребенком или эксплуатируете нищего мальчика — а я буду наблюдать и слушать, — я выслежу вас, как презренного паразита, кто вы и есть, и разнесу вас на тысячу кусков.

Сказав все, что хотела, Антигона повернулась спиной к человеку, принесшему ей столько бед и горя, и увидела другого мужчину, который только и имел значение в ее жизни, который смотрел на нее своими синими бездонными глазами.

Она понятия не имела, чего ждать. Она не знала, пролегла ли уже между ними гнусная ложь Олдриджа, станет ли она терзать ее оскорбленное, разбитое сердце.

Но Уилл улыбался. Улыбка перетекала по его губам от одного уголка до другого. А потом он громко произнес слова… она и не знала, что так ждала их:

— Какая ты восхитительно кровожадная. Браво, Престон. Браво.

— Нет! — Это был рык горя и ярости.

Это Олдридж не признавал, что он побежден. Олдридж, который не смог поступить разумно, просто взяв у нее деньги и отпустив. Который не смягчился.

Антигона услышала, как у нее за спиной лязгнул курок.

Лицо Уилла изменилось. И прояснилось, освещенное смертельным намерением, когда он потянул ее к себе и крепко прижал к груди. Антигона ничего не могла видеть и еще меньше — дышать. Он повернулся. Поднял руку. И выстрелил не моргнув глазом.

Следом одновременно грохнули три пистолета.

Все это оглушило ее, остались только дым и звенящая тишина. Но она здесь, живая, прижата к теплой шерсти морского мундира Уилла. Прижата так крепко, что едва могла дышать. Антигона слышала, как его сердце молотом стучит в груди.

Она уперлась руками в его грудь, чтобы повернуться и посмотреть.

— Нет. — Уилл сжал ее крепче. — Не смотри.

— Но я должна.

Он покачал головой и крепко прижал к груди, придерживая ее голову подбородком, словно его тело стало защитным убежищем.

— Пожалуйста. Ты не понимаешь. Есть зрелища, от которых невозможно избавиться. Они остаются в памяти. Навсегда.

— Все в порядке. Правда, Уилл. Я не брезгливая, ты же знаешь. Мне нужно знать, что его нет. Что он получил по заслугам. Если не за меня, то за того мальчика прошлой ночью. За всех тех безликих и безымянных детей, у которых не было оружия, кровожадной натуры и друзей.

Она чувствовала, что Уилл вздохнул. Но все-таки не отпустил ее.

— Пожалуйста. Ты не думаешь, что можешь заручиться моим словом? Ты не думаешь, что можешь позволить мне спасти тебя хотя бы раз?

Именно тогда она начала плакать. Слезы, которые она заперла за скрипучими воротами решимости и выдержки, потекли по щекам.

— Так ты за этим пришел, спасти меня?

— Конечно, но ты, как обычно, уже спасла себя сама. Твои таланты просто поразительны. Как и прицел.

— Ах, это. — Антигона покачала головой и засопела, пожалев, что у нее в карманах вместо носового платка пистолет. Но теперь, когда слезы полились, она, похоже, не могла их остановить. Она уткнулась лицом в мундир Уилла, чтобы вытереть глупые слезы. — Я тебе говорила, что умею им пользоваться. Но я не могла заставить себя выстрелить в него. Я блефовала.

Уилл Джеллико не счел ее неудачу слабостью. Он гладил Антигону и держал еще крепче.

— Ты великолепно справилась.

— Как и ты. Спасибо тебе. — Слова были совершенно неподходящие, но ей нужно было сказать их.

— Ты пугающая леди. Тебе не нужно делать все самой. Как ты могла подумать, что я позволю тебе встретиться с ним один на один? Нет, не отвечай. Ты явно так думала. Черт побери твои хорошенькие глазки, но ты имеешь печальную склонность к прямым стычкам. Тебе следовало бы знать, что я не из тех, кто бросает товарищей.

Она действительно думала, что должна встретиться с Олдриджем один на один. Она думала, что судьба по-прежнему не милостива к ней. Она думала, что больше никогда не увидит Уилла. Но вот он, здесь, держит ее так, будто никогда не отпустит, пытается развеселить, избавить от ужаса. Он пришел за ней, встал рядом, он — ее самый верный друг.

Но она хотела, чтобы он был ей больше, чем другом. Она хотела, чтобы он был ее возлюбленным и мужем. Она хотела, чтобы он принадлежал ей одной, навсегда.

И она больше не боялась сказать это.

— Мне действительно следовало знать. Действительно следовало спросить. И я сделаю это теперь. Уилл, ты примешь меня? Пожалуйста. Меня не волнует, как или где, только…

Он наконец ослабил хватку и, чуть отстранившись, посмотрел на нее.

— Ты делаешь мне предложение?

— Да. Я знаю, так не полагается, знаю, что это беспечность, безрассудство и распущенность, но меня это не остановит, хотя у меня ничего нет. Ни денег. Ни достойных родственников, за исключением сестры. У меня нет ничего, что рекомендовало бы меня, кроме себя самой и моей любви к тебе.

По его лицу снова заблуждала улыбка, пока окончательно не утвердилась на губах.

— Престон, ты пугающая леди. Тебя более чем достаточно.

Они поженились в гарнизонной церкви Святой Анны рядом с портсмутской гаванью в сырой день, когда дождь лил с небес, а солнце прятало улыбчивое лицо за тяжелыми тучами. Но Антигона не видела в этом ничего дурного. Для нее дождь был благословением природы их союзу.

Ее сестра была рядом, стояла с ней у алтаря, чтобы поддержать, когда Антигона и Уилл Джеллико произносили обеты и клялись в любви друг к другу.

Ее капитан выглядел высоким, красивым и надежным в своем синем мундире с сияющим золотым шнуром. Но никакое сияние не смогло сравниться со светом его глаз, когда Антигона стала его женой, а он — ее мужем.