«Это подтверждает только одно: лаборатория Майрановского должна быть организована, и немедленно!»[106]

Получив в своё распоряжение зелье доктора Риптера, химики немножко доработали его состав, используя уже выделенный ими кокаин и добавив толику стрихнина. В итоге повышенная концентрация химических веществ позволила уменьшить объём готового лекарства и изготовлять его в виде пилюль. И уже в этом обновлённом образе сие снадобье вернулось в Россию и заняло место в саквояже клубного медикуса. Но, как выяснилось чуть позже, это зелье имело некий дополнительный эффект, который выражался в резком повышении мужской потенции и, как следствие, в неудержимом порыве к немедленному, можно смело сказать, половому контакту с дамами. Вот почему члены клуба, к коим уже не подходило определение «молодой мужчина», старались иметь при себе постоянный запас сих пилюль, даже если они не собирались в ближайшее время заниматься конным спортом. Всё вышесказанное немало поспособствовало росту популярности клиентуры герра Карла, как его именовали между собой многочисленные пациенты, а следовательно, повлияло на содержимое его бумажника и размер счета в банке. Поэтому у него не вызвало никаких возражений предложение, а точнее завуалированный приказ Джеймса снабдить конкретного человека особыми пилюлями, в состав которых в далекой доброй Англии был добавлен мышьяк, малыми дозами.

Естественно, что запасы сего «лекарства», Найки хранил в несгораемом шкафу, который располагался в доме, принадлежавшем его доверенному лицу из числа местной британской общины. Одновременно денно и нощно Джеймс и его люди пытались получить выход на ближнее окружение цесаревича Николая Александровича. Очень удачно, один из гвардейских офицеров, сопровождающих Никсу во время очередного посещения клуба, вылетел из седла своенравного жеребца, коего он несколько самонадеянно собирался объездить. Учитывая несколько превышенную дозу алкоголя, принятую сим кавалергардом, а также некие манипуляции, кои провёл конюх перед тем, как вывести жеребца из конюшни, шансов удержаться в седле практически не было. А далее всё прошло по заранее намеченному плану: совершенно случайно рядом оказался доктор Риптер, который оказал первую помощь изрядно ушибленному ротмистру, то бишь дав выпить чудодейственную пилюлю. А далее ему было порекомендовано посетить баню, тем паче, что мундир нуждался в чистке. В итоге через полтора часа бравый гвардеец предстал перед цесаревичем вполне здоровый и весёлый, готовый хоть сейчас участвовать в Императорском смотре или станцевать на балу стремительную мазурку с любым количеством мадам и мадемуазель.

Сей эпизод запомнил не только цесаревич, но и его окружение. Поэтому летом следующего года, когда Никса во время скачек в Царском Селе упал с лошади и сильно ушибся, к доктору Риптеру через третьих лиц обратился в некотором роде его коллега, Николай Александрович Шестов, который относительно недавно занял пост домашнего врача цесаревича. Многих удивляло, а еще большее количество жителей столицы живо обсуждали столь головокружительное восхождение двадцативосьмилетнего батальонного лекаря Гренадерского короля Фридриха Вильгельма III полка, не блиставшего ни особыми талантами, ни богатым практическим опытом. Зато в избытке были тщеславие, самоуверенность, умение вести себя рядом с власть имущими и стремление ни в коем разе их не расстраивать и сообщать только те новости, что они хотят слышать. А если добавить к этому списку влиятельного дядюшку, который и замолвил за племянника слово, ставшее решающим аргументом… И это было в порядке вещей, ибо так поступали многие, руководствуясь полезным советом, высказанным управляющим в казенном месте Павлом Афанасьевичем Фамусовым: «Ну как не порадеть родному человечку». Всезнающие сиятельные кумушки, перемывшие своими языками все косточки новоиспечённому придворному медикусу с такой тщательностью, что его скелет можно было бы выставлять в анатомическом театре, не знали главного. И хотя дядюшка Шестова и его конкурент, у коего был свой племянник, тянули жребий, руку Фортуны под локоток подталкивал лично Джеймс Найки. Ибо Николай Александрович Шестов во время пребывания в заграничной командировке стажировался в одной из клиник Вены и чуток согрешил.

Ставя диагноз одной очаровательной замужней даме, коя своими юными летами больше годилась своему супругу в дочки или во внучки, он малость перестарался. Поощряемый словами и мимикой своей пациентки, доктор медицины последовал советам Мефистофеля и действовал так, как это описано в книге: «И, пламя хитрое придав своим глазам, изящный стан вы обовьёте ловко: уж не тесна ли, мол, у вас шнуровка?» Но тут, в самый трагический момент, когда прелестная грудь была уже обнажена, в комнату вошел почтенный супруг, которому отчего-то не совсем понравились действия врача. А далее всё прошло так, как в плохом водевиле: взбешенный рогоносец съездил от всей прусской души по мордасам русского наглого ординатора, лишь только отсутствие холодного оружия в руках грузного хозяина дома позволило Николаю избежать немедленной смерти. Но, увы, гнев прусского потомственного вояки не мог найти выхода всего лишь в пощечине! Он взревел: «Стреляться! Немедленно. Тут же, с трех метров, через платок, да, черт с ним, с платком, глаза в глаза!»– после чего рванул ящик стола, откуда появилась коробка с дуэльными пистолетами. Через мгновение один из них оказался в руке окончательно растерявшегося Шестова, а второй уставился на него черным провалом вороненого ствола. Раздавленный морально доктор не думал ни о секундантах, даже не удосужился проверить, заряжено оружие или нет. В то же время столь неудачно пользованная пациентка высунулась в окно и стала звать на помощь полицию, которая незамедлительно и явилась, дабы прекратить крики в месте проживания почтенной публики.

Появившийся полицейский агент со стандартной немецкой фамилией герр Мюллер говорил на немецком с каким-то легким акцентом, но потрясенный возможностью собственной гибели медикус на сие внимания не обратил. Полицейский же объяснил господину Шестову, что требование герра офицера более чем законно, вот только необходимо наличие секундантов, если его коллеги-полицейские для сего дела подойдут, отчего же не продолжить, вот только поединок все-таки следует перенести в более безопасное для публики место, да хотя бы в тот же двор дома. Когда же Николай Александрович окончательно стал прощаться с бренным бытием, герр Мюллер наклонился к нему и прошептал: «Милейший, я постараюсь уладить это дело так, чтобы до дуэли не дошло. Вы согласны?» Шестов в ответ закивал головой, ибо уже живо представлял себя в виде трупа с дыркой в туловище и прикидывал, какие посмертные изменения и как попортят его довольно упитанную тушку, ибо стрелять он не умел совершенно.

В присутствии свидетелей, тех же агентов полиции (у которых растерянный доктор от медицины даже не проверил жетоны!), Шестов обещал выплатить оскорбленному супругу виру– Vergétung[107], не обратив внимания на сумму, лишь бы не стреляться! И только через три дни, когда означенный герр Мюллер посетил студиозиса в его номере, поскольку два дни Шестов пил не переставая, но на третий уже не мог– в кредит никто ему спиртного не пожелал наливать, а мучился обычным русским похмельем, до доктора дошло, в какую неприятность он всё-таки вляпался! А полицейский чин рассказал ему, что означенную сладкую парочку– барона и его младую супругу– подозревают в мошенничестве, вымогательстве денег за оскорбление мужа-рогоносца. Но доказать ничего не могут. И сих господ уже в приличных домах не принимают. Герр Мюллер был само сочувствие. Он только поинтересовался, сможет ли герр доктор собрать за оставшиеся три дня необходимую сумму, в противном случае ему грозит долговая тюрьма, и прощай, карьера!