задумывалась, как ко всему этому причастен Бог. И вообще чаще всего камнем преткновения для многих становятся рассуждения о Боге, в которых остается не так уж много места для самого Его. Ее? Их?

– Когда мы добровольно оставляем церковь в руках воров, – продолжает рассуждать сестра Ассумпта, – мы позволяем им сохранить веру.

Я сижу и около минуты смотрю на ее руки, гадая, что она уже знает, что мне нужно объяснить, о чем спросить.

– Мы собираемся остановить их, – тихо говорю я.

– Я знаю, – одобрительно говорит она.

– Значит, вы знаете все?

– Кое-что. Мой дар в том, что я могу видеть скрытое. Мое же проклятие – то, что мне нельзя вмешиваться.

– Но вы можете помочь?

– Нет, – отвечает она. – Разве что…

Она подходит к своему столу и достает длинную бархатную коробку из своего, как кажется, бесконечного запаса бархатных коробок.

– В этой кое-что есть, – говорит она. – Кое-что для тебя.

Я открываю коробку. Петли сдавливают мягкий материал с едва слышным шипением.

– Это нож, – говорю я.

И это действительно нож. С длинным серебряным клинком и тяжелой перламутровой рукояткой. Похожий на кинжал. Скорее всего, он предназначался для открывания писем.

Кровь отливает от моих щек. Я чувствую, что бледнею, глядя на него. У меня и без того не слишком хорошая история обращения с ножами.

– Это был нож моей матери, – поясняет сестра Ассумпта. – Он пробыл в этом доме намного дольше меня. В нем заключена некая очень старая магия. Возьми его. Ты поймешь, когда придет пора воспользоваться им.

– А разве это не считается вмешательством?

– Нет. Он принадлежит тебе, а ты принадлежишь ему.

– Почему?

– Потому что вы оба принадлежите этому месту, – говорит она, постукивая костяшками пальцев по стене.

Она смотрит на меня так, как будто это все объясняет. Я киваю, не совсем понимая. И ухожу, не совсем понимая, что делать с ножом.

36

На протяжении всей недели я ни разу не вижу мисс Бэнсбери, но ощущаю ее присутствие. Я знаю, что она в здании, по ощущению, схожему с отдающейся в десне зубной болью. Я подозреваю, что она наложила на себя какие-то защитные чары – нечто, мешающее мне столкнуться с нею, пока она приходит в себя после того случая с Аароном.

Не раз я следую по коридору, обнаруживая, что он тянется все дальше и дальше, так что я дважды прохожу мимо одной и той же статуи Девы Марии, трижды мимо одной и той же фотографии хора пятого года в рамке. Возникает ощущение тяжести, как будто что-то на меня давит; в висках начинает стучать, нос закладывает. Я понимаю, что происходит, только не говорю вслух об этом. С собой я постоянно ношу нож сестры Ассумпты с перламутровой рукоятью – я не знаю, на что он способен, но его тяжесть меня успокаивает.

* * *

В среду я предпринимаю последнюю попытку достучаться до Ро.

– Привет, – отвечает он, заметно радостным тоном, но с усталостью в голосе – по всей видимости от постоянных переездов и выступлений. – Здорово, что ты позвонила. Буду дома в понедельник!

– Ага, – поддакиваю я и тут же перехожу к самому важному. – Послушай, Ро. Ты должен кое о чем узнать. Завтра мы… мы готовим заклинание.

На том конце линии раздается долгий вздох.

– Это очень важное заклинание, – продолжаю я, стараясь не придавать значения его замешательству и усталости. – Мы запечатываем Колодец. Под школой Святой Бернадетты.

Молчание.

– Дело в том, что… – голос у меня дрожит. – Что школа Святой Бернадетты находится над магическим Колодцем, и…

– Мне нужно срочно идти, Мэйв, – говорит Ро и вешает трубку.

И вот наступает вечер четверга. Канун Разрушения, как стала называть его Фиона. Мы собираемся у Нуалы и снова разбираем план, шаг за шагом.

– А когда мы запечатаем Колодец, что произойдет с нами? – настороженно спрашивает Лили. – Наши силы… пропадут?

Манон подносит к свету банку из-под варенья со связывающим зельем, предназначенным для Хэзер Бэнбери. Оно мшисто-зеленого цвета.

– Нет. По крайней мере, я так не думаю. Мы запечатываем прореху, созданную Домохозяйкой, из-за которой Колодец и стал таким уязвимым. После этого в Килбеге возобновится нормальный поток магии.

Я рассказываю им о сестре Ассумпте и ноже, и мы все соглашаемся, что должны воспользоваться им, чтобы вскрыть Колодец. По лицу Нуалы видно, что она вспоминает о своей сестре и думает о том, что этот нож когда-то мог принадлежать и Хэвен.

Мы вместе ужинаем. Нуала настаивает на том, чтобы мы вместе как следует поели – «преломили хлеб», как она выражается, – прежде чем приступать к реализации нашего плана, одновременно и очень хорошего, и весьма несовершенного. Мы понимаем, что в любой момент могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Мы понимаем, что иметь дело с человеком – это не то же самое, что иметь дело с духом, подобным Домохозяйке, что во многих отношениях это и проще, и сложнее. Люди ведут себя не так, как демоны. Иногда они ведут себя хуже.

Кухонный стол Нуалы слишком мал для нас всех, поэтому она приносит пластиковый стол с крыльца и застилает его скатертью с темными цветами. Она подает две жареные курицы, жир которых пошел на свечи, салат и два французских багета. Фиона принесла в эмалированной миске маленький тыквенный пирог со своими инициалами, выложенными тестом.

Посреди ужина раздается звонок в дверь.

– Наверное, это опять тот парень, собирающий пожертвования на собак-поводырей, – говорит Нуала. – Он, наверное, понял, что у меня мягкое сердце. На этой неделе он приходил уже дважды.

– Я открою, – поднимается Аарон. – Скажу ему, пусть немного отдохнет.

Он исчезает в коридоре, и до нас доносится разговор. Один из говорящих быстро повышает тон. Вилки валятся у нас из рук, мы переглядываемся.

– Пойду посмотрю, – встаю я из-за стола.

Подойдя к двери, я вижу, что это не сборщик пожертвований для собак-поводырей. Это Ро. Более представительный и эффектный, чем раньше. Наверное, он прикупил кое-какую одежду в Дублине, потому что раньше у него не было таких впечатляющих вещей. Брюки из лакированной кожи с высокой талией и туфли с открытым носком на каблуке в сочетании с огромным пушистым фиолетовым пиджаком. Волосы его вьются, брови густые и накрашенные. Если раньше Ро казался начинающей рок-звездой, то теперь можно с уверенностью утверждать, что он перешел в среднюю лигу. При виде его у меня замирает сердце.

– Ро! – вскрикиваю я.

Но он меня не слышит. Мой голос заглушают два звука: звук удара кулака о лицо Аарона и стук его падающего тела.

* * *

– Что ж, пожалуй, теперь