— Я доволен тобой, рыцарь, — улыбнулся легат и пожал руку Бильжо. — Его святейшеству станет известно о твоём подвиге. Считай себя под дланью Церкви, которая не даст тебя в обиду. Что бы с тобой ни случилось, приходи ко мне, и ты найдёшь самый тёплый приём и дружеское участие в лице Святого престола.

Бильжо сдержанно поклонился в ответ. А придворные, видя сквозь раскрытую дверь молельни эту сцену, тотчас принялись обсуждать её на все лады. Дамы завидовали Амальде, и каждая желала как можно скорее с ней подружиться; мужчины с завистью глядели на Бильжо, мечтая найти случай ближе познакомиться с ним. Пожать руку легату! Это значило снискать милость самого Папы, могущественнее которого лишь сам Господь Бог! Бароны, графы, герцоги, принцы — один из ста удостаивался такой чести, считая себя после этого обласканным фортуной. Нет надобности говорить и о возлюбленной этого человека. Отныне Церковь своей властной рукой поможет ей добиться всего, чего она ни пожелает. Вот отчего на любопытных лицах придворных горели широко распахнутые завистливые глаза.

Тут в молельню вбежал Людовик и бросился к матери:

— Мама! Мамочка! Они хотели тебя убить!

Она прижала к себе сына, ласково погладила его по голове.

— Всё уже позади, мальчик мой. Тех, кто пришёл навсегда разлучить тебя с твоей матерью, наказал Господь.

— Это они, я знаю — Моклерк и мой дядя! Доколе же нам терпеть их выходки! Я король, и я прикажу их казнить!

— Нет, сын мой, это не они. Другая рука видится мне здесь. Но мы найдём виновных, поверь мне; их ждёт суровая кара.

— Тебя спасли Бильжо и граф Тибо? Я вижу на них кровь.

— Это так. Они пришли ко мне на помощь в трудную минуту. Мне угрожала серьёзная опасность, и тут я услышала голос… — Она взглянула на Бильжо. — Ах, Людовик, в то страшное мгновение он показался мне голосом ангела, сошедшего с небес.

— Не напрасно, стало быть, мы возносим хвалы Господу, матушка. Что было бы с нами всеми, не отведи Он от тебя беду!

— И сказал Христос: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душою твоею», — произнёс стоящий в дверях епископ Парижа, поворачиваясь к распятию и осеняя себя крестным знамением.

— Отчего эти люди, враги престола, так жестоки с нами? — вопросил Людовик, ни к кому в частности не обращаясь.

— Поверьте, государь, им суждена скорая погибель, — назидательно молвил архиепископ Санса, — ибо погубляет человека не множество грехов, коими он отягощает свою душу, но нераскаянное и ожесточённое сердце.

— Всё это происки дьявола, иначе не назовёшь, — снова сказал Гийом Оверньский, — а тот, кто нечист в мыслях и делах своих, — не почитает Бога, а стало быть, является добычей бесов.

Архиепископ тотчас ответил на это:

— Воля человеческая, как маятник, колеблется между волей Божией, которая её призывает, и волей бесовской, которая её соблазняет.

— Мой сын, твоё правление начинается с одних бед, — молвила Бланка, глядя Людовику в глаза. — Но верю, исчезнут вскоре смуты, и будешь править ты как добрый король в завещанном тебе государстве. Как твой дед Филипп.

Кардинал, любивший читать античных авторов, не преминул вставить подходящее к случаю веское слово:

— Да узрит новоявленный Лукулл, как выпустит земля из недр своих огненный язык, и нацелится тот в небо[50].

Этим же вечером королева-мать рассказала Тибо и кардиналу о том, как случилось так, что она осталась одна. Во дворец и в самом деле прибыли купцы с товарами. Кто они и откуда — не знал ни один человек.

Что касается Амальды, то у ворот, конечно же, её никто не ждал. Исчез и таинственный «посланец». А вскоре пришло известие из замка Лонгеваль: её отец жив и здоров, просил поцеловать дочь. А о господине Кордо он и не слыхивал.

…Изабелла Ангулемская на другой день, сузив глаза и сжимая кулаки, шипела на ухо Пернелю:

— Счастливая звезда хранит жизнь её стража. Он завалил нам всё дело, и я наброшу креп на эту звезду, чтобы она погасла. А скоро оденется в траур и Шампань — фламандка[51] поплатится за свои былые злодеяния, ей не уйти от меня.

В ноябре, пользуясь тем, что, вопреки всему, ещё не наступили предзимние холода, двор отправился в Санлис. Королеве-матери доложили, что на болотах полно цапель и уток, а в лугах — куропаток. Как тут было не поддаться искушению поохотиться с соколами?

Не одна Бланка — многие дамы страстно любили такое развлечение. Не отставали от них и рыцари, а своих ловчих птиц любили так, что брали их с собой на прогулку, находились с ними при дворе; даже на Малом и Большом советах вельможи появлялись порою с соколами на руке или плече.

Перед поездкой Бланка убедилась, что её приказы относительно охраны Парижа и в случае любого обострения ситуации, немедленного созыва городского ополчения выполнены. Теперь она могла быть спокойной. Но всё же велела тотчас известить её при малейшей опасности — она должна возглавить оборону города.

Санлис стоит близ Уазы, правого притока Сены. Ежегодно во время половодья река заливает пересечённые луга с неглубокими и широкими ямами. Вскоре она отходит в своё русло, но ямы и овраги, поначалу отдававшие воду обратно и затем пересыхавшие, внезапно заупрямились. Видно, немало имели тайн, которые скрывала вода. С тех пор она здесь круглый год — с рыбой, камышом и осокой, с плантациями водорослей. Рай для лягушек, а стало быть, для цапель. Ну и утки опять же. Откуда подпитывались эти бочаги или баклуши, как называли их в старожильских деревнях, никто не знал, но вода из них не уходила, а зимой замерзала. И вот, пока её не схватило первым ледком, королевский двор рано утром отправился на эти болота.

Впереди всех король с матерью. На Бланке ярко-лиловое платье-корсет с розовым шапероном[52], подбитым мехом куницы; седло — красного цвета. Из-под шаперона видна прикрывающая грудь рубашка, называемая ещё шемизеткой. Волосы собраны на затылке в узел. Платье длинное, закрывает ноги до пят — обуви не видно. В седле она сидит по-дамски — отведя обе ноги вправо. На левой руке, одетой в тёмно-жёлтую кожаную перчатку, — сокол в клобучке, её любимый, хорошо обученный. Рядом с ней положено быть сокольнику[53] с вабилом[54] в руке. Но Бланка давно обходится без него, хотя вабило всё ещё не выпускает из рук. Но это на всякий случай: сокол умён, любит свою хозяйку и всегда возвращается к ней без приманивания. Любит — одно из непременных условий, которым должен удовлетворять хороший охотник. Второе — очень любить птицу самому. И третье условие — охота должна быть для него подлинной страстью.