Храбрец упал на груду трупов, сведенная смертельной судорогой рука крепко держала спицу завоеванной пушки. Драгуны бросились к нему, и вскоре остальные защитники батареи обратились в бегство.

Батарея была взята, как приказано, но большая часть драгун полегла около нее вместе со своим предводителем.

Эскадроны, медленно подвигавшиеся к каре, следили за этой атакой с напряженным вниманием и приветствовали победителей громким «ура!».

Когда оба эскадрона приблизились к каре настолько, что можно было атаковать, из‑за холма, на котором стояла взятая батарея, неожиданно показались лейб‑гвардейцы, а за ними на некотором расстоянии кирасиры.

Лейб‑гвардейцы отважно бросились на стоявшее ближе каре. Сделанные на коротком расстоянии два залпа не остановили их. Но храброе каре не шелохнулось, и лейб‑гвардейцы отступили, чтобы приготовиться к новому нападению.

От второго каре, стоявшего ближе к драгунам, отделился командир и махнул платком. К нему был послан майор Гаммерштейн с адъютантом и трубачом.

— Мои люди измучены до последней степени, — сказал прусский штаб‑офицер, — я готов сдаться.

— В таком случае позвольте вашу шпагу, — отвечал Гаммерштейн, — и распорядитесь положить оружие.

— Постойте, — сказал прусский офицер, — сюда едут кирасиры.

И в самом деле, кирасиры, следовавшие за лейб‑гвардейцами, неслись в атаку с саблями наголо.

— Ступайте к ним навстречу и остановите их! — приказал Гаммерштейн своему адъютанту.

Тот бросился к кирасирам, но в страшном шуме, поднимаемом полком на всем скаку, его не заметили и не услыхали. Кирасиры продолжали свое наступление.

— Слишком поздно! — констатировал прусский офицер. — Пали! — скомандовал он, возвращаясь к каре, и смертоносный залп встретил кирасир.

Майор Гаммерштейн вернулся назад, и по рядам драгун пронеслось:

— В атаку марш, марш!

Второй эскадрон стремительно бросился на каре. Его встретил страшный залп.

Командир упал с лошади почти перед самым каре. Сильным прыжком лошади выдвинулся вперед Штольценберг и с саблей наголо и с громким «ура!» врезался в каре, но почти тотчас же слетел с лошади, пронзенный штыками.

Тем не менее его натиск образовал глубокую брешь и проложил путь эскадрону.

— Ура! Старый друг! — крикнул Венденштейн, но в ту же минуту сам повалился рядом с товарищем, а через них пронеслись драгуны.

Каре было разбито наголову, и остатки его разбежались.

Но когда драгунский эскадрон собрался, ни одного офицера не было налицо и недоставало трети солдат.

В рядах первого эскадрона кирасир был молодой солдат, в старом мундире, видимо не на него сшитом, простые серые панталоны были засунуты в сапоги. На голове у него красовалась фуражка, из‑под которой виднелась рана на лбу, наскоро перевязанная белым платком.

— Где лейтенант Венденштейн? — спросил он у одного драгуна.

— Вон все наши офицеры! — отвечал драгун, указывая на груду людей и лошадей, обозначавшую место, где стояло неприятельское каре.

— Убит! — крикнул кирасир. — Но я не могу его там оставить, я дал слово не оставлять его, и пусть не скажут, что Фриц Дейк не держит слова! Бедный лейтенант!

Он быстро подъехал к своему офицеру.

— Ваше благородие, — сказал он, отдавая честь, — я прибыл в армию в Лангензальца и был зачислен в кирасиры. Надеюсь, что вы остались мной довольны!

— Ты молодец! — подтвердил офицер.

— Ну, ваше благородие, — продолжал молодой человек, — сегодня, кажется, все кончено, и у меня на лбу тоже есть отметка, из которой так и каплет кровь в глаза, позвольте мне на сегодня отлучиться?

Офицер посмотрел на него с удивлением.

Яркая краска покрыла лицо кирасира.

— Господин офицер! — проговорил он. — Я вырос в Блехове вместе с сыном нашего амтмана Венденпггейном, лейтенантом кембриджских драгун; когда я отправлялся в армию, его мать сказала мне: «Фриц, не оставь моего сына!» Я обещал, и вот, мой лейтенант лежит под трупами — неужели мне его там оставить?

Офицер взглянул на него приветливо.

— Ступай, славный малый, — проговорил он, — и вернись, когда ты больше не будешь нужен своему лейтенанту.

— Благодарю вас! — обрадовался Фриц.

Кирасиры двинулись преследовать неприятеля.

Между тем и другое каре было рассеяно возобновленным натиском лейб‑гвардейцев. Кавалерия оставила место, и вскоре на поле битвы водворилось глубокое безмолвие. Только по временам его прерывали глухие стоны раненых, лежавших вперемешку с убитыми, мертвыми лошадьми, друзьями и неприятелями.

Фриц Дейк остался один. Он сошел с лошади, взял ее за поводья и приблизился к тому месту, где произошла схватка драгун с каре. Лошадь упиралась и порывалась в сторону. Он отвел ее и привязал к одному из деревьев, обступавших пролегавшее поблизости шоссе.

Затем снова подошел к страшной груде. Несколько раненых со стоном просили воды.

Молодой человек вздрогнул всем телом.

— Не погибать же им всем? — Он поглядел вокруг. Вдоль шоссе тянулся ров. В нем могла быть вода. Он схватил с земли две каски и бросился ко рву. В нем оказалась вода, но мало и мутная — постоянная жара повсюду все высушила.

Юноша наполнил обе каски мутной, тепловатой жидкостью и вернулся к раненым, пылающие глаза которых смотрели на него с невыразимой тоской. Он вынул из‑за пазухи походную фляжку, налил из нее понемногу в обе каски и напоил этой жидкостью несчастных, беспристрастно разделяя ее между ганноверцами и пруссаками.

— Ну, теперь потерпите немножко! — сказал он ласково. — Я сейчас похлопочу достать для вас телегу.

И он принялся осматривать груды трупов.

Храбрые драгуны лежали вперемешку с отважными прусскими пехотинцами, — одни со спокойным, мирным выражением в лице, другие так ужасно обезображенные пулями и штыками, что у молодого солдата замирало сердце, и он должен был на минуту закрыть глаза, чтобы собраться с силами для дальнейших поисков.

— Вот Штольценберг! — вскрикнул он, узнав молодого офицера в фигуре, плававшей в крови и лежавшей лицом к земле. — Славный, красивый какой! И так рано убит! Пулей снесло половину черепа, а сколько ран на теле! Уж и кровь перестала бежать!

Фриц Дейк нагнулся над телом, сложил руки и тихо прочел «Отче наш».

— Ай, вот Ролан! — опять крикнул он, поднимаясь. — Бедный, убит! А под ним — Господи! — под ним лейтенант!

Он с усилием оттащил лошадь в сторону. Под ней оказался Венденштейн, бледный и неподвижный — левая рука была прижата к груди, правая застыла с саблей, широко раскрытые глаза казались точно стеклянные.