– Где я?

– Этот коридор ведет в покои Альберта. Я иду от него, а ты… лежишь.

Я пытался сообразить. Что же, и во сне я продолжал ползти сюда?

– Сядем, – предложил я. И сам сел на пол, посмеиваясь.

– Гордон! – в голосе Элджи я различил слезы. – Гордон, вставай! Да вставай же! Ты правда пьян?

Я закрыл глаза, снова куда-то уплывая.

– Гордон! – мерно говорил Элджи и бил меня по щекам. – Гордон! Гордон!

Я поймал и крепко сжал небольшую сильную руку. Надо быть слепым… Или им притворяться, чтобы не понять – кто есть кто. Со стоном облегчения Элджи опустился рядом на пол. Не выпуская его ладони, я сказал:

– Элджи. Почему ты… не сказала мне?

Она вспыхнула мгновенно. Отвернулась и тут же выпрямилась, с вызовом тряхнув головой.

– Сначала это получилось случайно. Ты принял меня за мальчика. Мне это показалось забавным. А потом я хотела поехать с тобой и боялась, что ты не возьмешь меня. Вот так все и… Извини.

Я молчал. Элджи вырвала руку из моих пальцев, воскликнув с досадой:

– В конце концов, какое это имеет значение!

– Никакого, – сказал я через паузу. Что-то мешало мне согласиться. Если бы я… но что бы произошло, если б я знал? Я не взял бы с собой Элджи… Габи.

И после встречи с ночными всадниками от меня и следа бы не осталось.

– Но почему Грудда…

– Я попросила ее. И Альберта. И…

– Всемирный заговор. Но ты снова обманула меня. Ты обещала не приходить сюда, в замок.

– Я ждала четыре дня! – выпалила Элджи. – Я приехала, и Альберт рассердился и прогнал меня, и я вижу тебя в коридоре, и думаю, что ты пьян, а я там схожу с ума… Что это с тобой?

– Не знаю, – я провел ладонью по лбу. – Голова закружилась. Я, наверное, упал…

Элджи смотрела на меня, сдвинув брови.

– Что ты ел или пил сегодня?

– Что обычно. Мы всегда ужинаем с Габриэллой…

– С Габриэллой! – подскочила Элджи. – С Габриэл-лой! О, идиот! Какой же ты идиот, Гордон!

– Почему? Она сразу узнала, кто я… и обрадовалась, в отличие от всех остальных моих родственников!

– Обрадовалась? Габриэлла? Да она способна радоваться только чьей-то смерти! – Элджи вдруг оборвала сама себя и уставилась на меня широко открытыми глазами. – Или… ну конечно… как я могла не подумать… обо всем думала, только не об этом…

– Что?

Элджи отвернулась. Сказала обидно-снисходительным тоном:

– Я тебя не осуждаю. Все мужчины слабы. Чем ты лучше других?

– Еще бы ты осуждала! – вскипел я, поняв, к чему она клонит. – Это мое дело… девчонка!

– Вот именно, – подытожила Элджи. – Влюбился. Теперь ты покорен, как овечка, и делаешь и думаешь только то, что нужно ей. И что же она рассказала тебе о твоем прошлом?

Я молчал. Я помнил о Ганелоне. Я помнил об Асмуре. И только сейчас впервые задумался – а было ли все это на самом деле? Действительно ли я шел на все ради трона, который теперь мне был, в общем-то, безразличен?

Ожидая ответа, Элджи рассеянно вытирала мою мокрую грудь прохладной ладонью. Я молча отвел ее руку. Элджи смутилась.

– Думаешь, я наговариваю на Габриэллу?

– Н-не знаю, – сказал я осторожно. – Но, по-моему, у тебя неверное представление о ней…

И прикусил язык: следовало добавить – и обо мне. На мое удивление, Элджи не взорвалась. Она глядела на меня задумчиво.

– Тебя познакомили с Айратом? – неожиданно спросила она.

– Н-нет…

– И за столько дней ты даже не попытался увидеться с ним, с Альбертом или с сестрицей Гивой?

Сказать было нечего. Я действительно не вспомнил о существовании других моих родственников прямо здесь, у меня под боком. Все мои мысли занимала одна Габриэлла.

– Но Айрат, кажется, болен…

– Болен, – кивнула Элджи. – Конечно, он болен. У него тоже все начиналось с головокружений, слабости, холодного пота, а потом он уступает трон сестрице Габриэлле, проявляющей о нем трогательную заботу, а потом все стараются забыть о нем, потому что он беспробудно пьян и страдает слабоумием…

– В семье, говорят, не без урода, – пожал я плечами. – Что с того?

Элджи смотрит на меня. В глазах ее и в непривычной – без веселья – улыбке пляшет пламя.

– А то, милый мой… простите, принц Ашур, что Айрат никогда не брал в рот ни капли спиртного! Не желаешь, наконец, познакомиться с ним?

Эта дверь запиралась снаружи. Оглянувшись на меня, Элджи отодвинула засов и первой шагнула в неосвещенную комнату. Свет факела заплясал на стенах, украшенных драгоценными гобеленами, на столе резного дерева с недоеденной пищей в тарелках, на узорчатом, узком, забранном решеткой окне под самым потолком. Элджи пошла вперед, опуская факел, но я уже и сам увидел сидящего на полу человека. Глаза его были широко открыты, пусты и тусклы, словно совсем не отражали света. Черные спутанные волосы кое-где светились сединой. Он вдруг ощерил ровные молодые зубы и, вяло погрозив нам пальцем, захихикал. Вздрогнув, я выпрямился – этот смех был эхом того смеха, с каким я просыпался сейчас по утрам – всегда в непривычно прекрасном настроении. На лице Элджи, смотрящей на Айрата, не было ни жалости, ни отвращения – одна привычная уже ожесточенность.

– Идем отсюда! – сказал я.

Мы вышли в коридор, и Элджи задвинула засов. Покои… – или, лучше сказать, тюрьма? – принца не охранялись. И, правда, кому он теперь нужен? Элджи перехватила факел и подняла глаза.

– Каким бы он ни был, он был королем. Они не имели права так поступать с ним – просто засунуть подальше, спрятать и забыть. Есть много способов свести человека с ума, я говорила Альберту, но он не хочет слушать. «Ты не любишь ее и потому придумываешь всяческие глупости, со стороны матери у Айрата тяжелая наследственность», – говорил он. Скажи и ты мне то же самое! Что молчишь?

В голове стучали железные молоточки. Тук-тук-тук, тук-тук-тук… значит, таким ты хотела меня видеть, Габриэлла? Хихикающим идиотом? Тук-тук-тук…

– Спасибо, Элджи, – сухо выдавил я. – Спасибо, что пыталась предупредить меня. Теперь я буду осторожен. Но я не могу… я не могу сейчас оставить ее, потому что мы связаны. Связаны навсегда…

Прошлым, хотел сказать я. Элджи смотрела на меня исподлобья, из-за чего ее и без того большие глаза казались огромными. Я увидел, что они заблестели – необычно заблестели. Ссутулившись, Элджи уронила факел и, закрыв лицо руками, разрыдалась по-детски громко и горько.

– Элджи, – сказал я, растерявшись. Но она уходила от меня, плача, как испуганный ребенок. Когда я рванулся следом, то наступил на тлеющий факел и погасил его.