Далее король французский указывал, что вся собственность короны, равно как и ее сторонников, включая замки, должна быть возвращена, и Генрих «будет впредь свободно назначать и увольнять людей, учреждать и упразднять должности по собственной воле», начиная с юстициария до шерифов. Любой из бежавших иноземцев должен получить возможность безопасно возвратиться, а их собственность должна быть восстановлена; за Генрихом же признавалось право брать на службу каких угодно чужеземных дипломатов, солдат или родственников по желанию.

Это решение, получившее название «Амьенский ультиматум», представляло собой полное оправдание позиций короны. Все действия Симона де Монфора и его баронов были отвергнуты и отменены в самых холодных выражениях. Граф Лестер проиграл.

И в этом случае мы не можем сказать, насколько Элеонора и ее семья инспирировали данный приговор Людовика. Несомненно, принятие «Амьенского ультиматума» оправдало решение Элеоноры остаться во Франции вместе с Пьером и Бонифацием Савойскими и Джоном Мэнселом и добиваться правды самостоятельно. И добивалась она активно, согласно хронисту из Тьюксбери, который обвинял Элеонору в поражении баронов. Людовик, писал он, был «обманут и введен в заблуждение змеиной хитростью и речами женщины — королевы Англии».

Людовик действительно был обманут, но не Элеонорой. Он принимал решение в интересах мира. Вместо этого он спровоцировал войну.

Сторонники Симона де Монфора в Англии были ошеломлены. Очевидно, когда они соглашались принять суждение французского короля, им не приходило в голову, что они могут и проиграть. Известие о суде немедленно вызвало враждебную реакцию, особенно среди низших слоев джентри[111] и местных администраторов, которые не участвовали в принятии решения о передаче дела Людовику. Им вовсе не хотелось отдавать с таким трудом добытые политические и экономические преимущества только из-за того, что какой-то иноземный король вмешался и сказал, что так надо. Город Лондон и Пять портов, — конфедерация прибрежных городов, растянувшаяся от Гастингса до Маргейта и включавшая главный порт в Дувре — также поклялись бороться за графа и Оксфордские провизии; они зашли так далеко, что отказались пустить Генриха в королевство. В Уэльсе начались вооруженные столкновения: Ллевелин вместе с двумя сыновьями Симона де Монфора воспользовался отсутствием венценосной семьи, отбывшей в Амьен, чтобы разграбить имения тех баронов, которые оказали поддержку Эдуарду.

Генрих, Элеонора и Эдуард еще в Амьене приготовились к борьбе и разделили между собою роли. Генрих и Эдуард в феврале отплыли в Англию, чтобы собрать и возглавить войско тех баронов, которые поддержали приговор Людовика и встали за корону против Симона де Монфора. Элеонора осталась во Франции с Пьером Савойским и Джоном Мэнселом, чтобы дополнительно собрать отряд иноземных наемников для вторжения с побережья. Перед отъездом Генрих поручил жене и двум доверенным советникам продать коронные драгоценности (которые он еще в 1261 году отослал Маргарите на сохранение — королева Франции поместила их в прецептории тамплиеров в Париже), а также использовать деньги, все еще выплачиваемые Людовиком по Парижскому договору, на покупку солдат, судов и снаряжения.

Прибыв в Англию, Генрих не смог проникнуть в Лондон и устроил ставку в Оксфорде, откуда созвал всех рыцарей страны, обязанных ему службой. Эдуард сразу направился в Уэльс, где собрал своих сторонников и прогнал сыновей графа Лестера, и лишь затем свиделся с отцом в Оксфорде. Ричард Корнуэлл, его сын Генрих, уже примкнувший к лагерю короля, и братья Лузиньяпы также поспешили явиться к Генриху. К 8 марта под рукою короля собралась большая армия; из Вестминстерского аббатства тайком доставили королевский штандарт, и устрашающий дракон, шитый золотом по алому шелку, с длинным огнистым языком, трепеща на ветру, взвился над колонной, изготовившейся к бою. Англия официально начала войну сама с собой.

Партия короля одержала первую, очень важную победу. По настоянию Эдуарда Генрих повел армию на Нортхэмптон, который удерживал второй сын Монфора, Симон-младший. Горожане Нортхэмптона, видимо, не слишком стремились сражаться против законного государя, поскольку стены города были взломаны почти мгновенно. Замок захватили так быстро, что Монфор-младший не успел бежать и был взят в плен. Воодушевленные успехом, королевские войска направились на север и северо-запад, укрепляя свои фланги.

Поражение при Нортхэмптоне нанесло мятежникам серьезный удар. Военный успех зависит от настроения войск не меньше, чем от численности и вооружения, и к началу апреля баланс сил переместился в лагерь короля. Но граф Лестер, ветеран многих кампаний, опытный тактик с наследственной военной жилкой, понимал, что нужен быстрый ответный удар. Все еще ковыляя на сломанной ноге, он собрал в Лондоне своих сторонников. Остро ощущая, насколько у него меньше сил, чем у короля, и помня, что многие из его подчиненных, молодые и полные энтузиазма, не имеют никакого опыта, он был вынужден зачислить в ряды бойцов граждан Лондона. Как и Генрих, он потребовал доказательств верности со всех лондонцев старше двенадцати лет. Он разжигал их страсти и подстрекал к беззаконию. Затем он вывел из города этот неиспытанный в бою и не слишком воинственный контингент и повел на бой.

Генрих между тем сосредоточил свое внимание уже не на севере и западе Англии, а на Пяти портах на восточном побережье — их все еще удерживали мятежники, а эти порты были крайне нужны для успешной высадки отряда наемников, который собирала Элеонора. Симон направился на юг, навстречу ему. К 11 мая обе армии сошлись в Сассексе, примерно в пяти милях от Ла-Манша. Там трое епископов, сочувствующих делу графа, произвели дежурную попытку примирения (королевские солдаты посмеялись над ними), затем последовал формальный вызов мятежникам от имени Генриха. Процесс, начавшийся шестью годами раньше на большом съезде парламента в Оксфорде, достиг завершающего этапа — не в английском суде, не во дворце иноземного государя, но на глинистом коровьем пастбище близ сонного городка Льюэс.

Битва началась очень ранним утром 14 мая. Симон де Монфор, отчаянно пытаясь обрести хоть какое-то преимущество, выстроил свое войско еще ночью, быстро и бесшумно провел через лес и занял единственную возвышенность в этом месте — холмик неподалеку от стен городка. Там он стал лагерем и незадолго до рассвета устроил весьма возвышенную церемонию, посвятив в рыцари нескольких молодых офицеров. Затем он отдал распоряжения, произнес зажигательную речь, сравнивая своих молодцов с воинами-крестоносцами, и велел трубить сигнал «К оружию!».