Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре после полудня Брайан снова вышел на связь.
– Есть новости?
– Почти нет, Брайан. Все идет как по маслу. Я только что облегчился. Впервые за несколько дней. Пришлось выбросить дерьмо за борт.
– Держу пари, ты сразу взмыл в стратосферу, – сострил Брайан. – Я говорил с погодным богом. Тебе нужно немедленно найти путь один-четыре-ноль. Люк сказал, что ты уходишь слишком далеко на запад от Шпицбергена и нужно развернуть тебя восточнее.
Надеясь, что больше мне не придется разводить эту канитель, я снова принялся медленно набирать высоту и проверять направление ветра каждые 15–30 м. Я поднялся с 2300 м на 2700 м, но так и не нашел путь на 140° и потому стал спускаться. В конце концов он обнаружился на высоте 2250 м.
Прежде чем связаться с командным пунктом и сообщить, что я взял нужный курс, я сбросил за борт севший аккумулятор высокочастотного радио. Это оказалось большой ошибкой. Шар взлетел на высоту 4900 м. Запаниковав из-за потери балласта, я надел кислородную маску и случайно активировал огнетушитель. Залп вышел коротким, но я весь покрылся белым порошком, пока пытался выпустить горячий воздух из оболочки «Британник Челленджера». В итоге я взял шар под контроль, и он медленно опустился на высоту 2750 м, где Брайан вызвал меня по радио.
– Гольф-браво-янки-зулу-икс-рей, назови свои координаты, высоту, курс и скорость, – сказал он.
Я озвучил показатели.
– Дэвид, у тебя не получается найти путь?
– Не совсем. Я нашел его на высоте две тысячи двести пятьдесят метров.
– Почему же ты летишь в неверном направлении на высоте две семьсот пятьдесят?
Я рассказал об аккумуляторе и огнетушителе.
– Так ты у нас побелел? Прекрасно, теперь сольешься с ландшафтом при приземлении, а вертолет найдет тебя в два счета. Но хоть медведи тебя не тронут.
– Брайан, я возвращаюсь на две тысячи двести пятьдесят метров, – сказал я, слишком устав для шуток. – Что мне еще сделать?
– Спустись на высоту около тысячи шестисот и оставайся там. Держись подальше от облаков, иди стабильно, низко и медленно – прямо как ты любишь.
Час спустя Брайан снова связался со мной. Тем временем я установил контакт с диспетчерской вышкой Лонгйира.
– Какой теперь план, Брайан?
– Не торопись. Расстояние небольшое, осталось около ста шестидесяти километров, но лететь еще примерно десять часов. Расчетное время прибытия – ноль-семь-ноль-пять по Гринвичу, или девять пятнадцать утра по твоему времени. Неплохо, учитывая, что пару дней назад Люк ожидал, что ты сядешь в восемь. Он хорош!
Мне вовсе не хотелось, чтобы в последний момент все пошло наперекосяк, и потому я надел страховку и проверил автопилот. Я хотел поспать, но вместо этого смотрел на лед. Он сильно растрескался. Судя по термографам, лед в этом районе был вполне надежен, но я прекрасно видел, что на самом деле это не так. Когда через час Клайв вышел на запланированный сеанс связи, я сказал ему о своих сомнениях.
– Лед здесь выглядит не слишком хорошо, – сказал я. – Если все так плохо здесь, на севере, то, боюсь, южнее он меня не выдержит. Думаю, мне стоит пойти на снижение.
– Забавно, что ты сказал об этом, старик. Мы думали о том же. Время идет, а твоя усталость меньше не становится. Я бы предпочел, чтобы ты сел пораньше и подождал вертолет, вместо того чтобы оставаться в воздухе.
Тут раздался голос Брайана.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – сказал я.
– Проверь все необходимое перед посадкой. Клайв тебе поможет. Выйдешь на связь и сообщишь свои координаты, когда все будет проверено и подготовлено к снижению. Не торопись, время есть.
– Ясно. Понял. Что с погодой?
– Нижняя граница облаков на высоте четыреста пятьдесят метров и выше. Видимость двадцать километров и более. Возможен легкий снег.
– Понял. Выйду на связь, когда буду готов.
– Хорошо. Ждем код четырнадцать на «Аргосе».
Мы знали, что код 14 сигнализировал об успешной посадке, но теперь, когда полет близился к завершению, мне вовсе не хотелось его заканчивать. Я ждал встречи с женой и детьми и не сомневался, что буду рад, когда жизнь снова пойдет своим чередом, но в то же время понимал, что, приземлившись, попрощаюсь с человеком, который сопровождал и оберегал меня в этом полете, – с Андре.
Сидя на холодильнике со слезами на глазах, я определил свое местоположение и понял, что второй раз в этом путешествии оказался там, где «Орел» петлял на второй день своего неудачного полета. Не будь Андре, я бы, вероятно, и не подумал отправиться к полюсу на воздушном шаре. Я чувствовал, что очень многим обязан ему, Стриндбергу и Френкелю, и надеялся, что в некотором роде сумел отдать свой долг, показав, что их амбициозный план сработал. Мы с Андре осуществили полет в одном возрасте, в сорок три года. Он описал свою мечту, а я воплотил ее в жизнь.
Хотя у меня все получилось, я сомневаюсь, что мой успех будут помнить столько же, сколько помнят провал Андре. И на это есть веская и справедливая причина: Андре был настоящим исследователем, который отправился на неизведанную территорию, в то время как я могу назвать себя лишь искателем приключений или спортсменом, по-новому проходящим старые пути. Что касается полярных исследований, то публика предпочитает трагические провалы героическим триумфам, и именно поэтому Скотта помнят лучше, чем Амундсена и Шеклтона, которые были величайшими полярными исследователями всех времен. Когда у тебя все получается, людям кажется, что было легко.
В полете у меня несколько раз возникало ощущение, что кто-то или что-то мне помогает. Я не особенно религиозен, но все же я чувствовал, словно Андре был со мной в корзине, став компаньоном, о котором я мечтал. Звучит надуманно, но я уверен, что Андре толкал меня вперед и присматривал за мной, чтобы по прошествии более ста лет после того, как другие исследователи высмеяли его идеи, а его полет закончился бесславно, я доказал бы, что в своем стремлении он все же был прав.
Надежно привязав баллоны с пропаном к борту корзины, отключив подачу кислорода, пристегнув все снаряжение, сняв тент, дважды проверив страховку и надувной плот и надев гидрокостюм, в