Но сверхчувствительность Джека была такова, что критика его скорее беспокоила, чем радовала. После того как Уилсон отклонил предложение Департамента экспорта, он дулся и зализывал раны. Это был человек с принципиально несовместимыми желаниями: он хотел быть сказочно богатым и любимым; полезным и оцененным; не только знаменитым, но и справедливо понятым массами. Он умел превозносить врагов. Даже став самым известным в мире банкиром, он все равно чувствовал себя ущемленным. Как он писал в 1917 г.:

Я пришел к выводу, что главная причина той неприязни, которая существует в Вашингтоне к J.P. Morgan & Co. ...в том, что мы не просим никаких поблажек, что демократическая партия всячески старается покалечить нас, что они проводят расследования Steel, Pujo, законопроекты Clayton и все прочее, придуманные и направленные на то, чтобы сделать нашу жизнь невозможной, и все равно мы идем вперед и неплохо живем... Все чувство против нас - это политическая обида, и они не могут изменить наше чувство, а мы не можем изменить их".

Другой взгляд на могущество Моргана был дан позже сэром Гарольдом Николсоном в его биографии Дуайта Морроу. Никольсон писал, что с началом войны Дом Морганов "перестал быть частной фирмой и стал почти департаментом правительства", что он расценивал как большой комплимент. Однако Джек счел оскорбительным уподобление своего банка правительству. "Я не имею права просить Вас изменить это, - писал Джек Никольсону, прочитав проект, - но это будет истолковано так, как будто мы низведены до статуса департамента, подчиненного правительству". Дом Морганов больше не считал себя подчиненным никому, даже Вашингтону.

ГЛАВА 11. ВЗРЫВ

Соединенные Штаты вышли из Первой мировой войны с процветающей промышленностью и рекордным положительным сальдо торгового баланса, в то время как большая часть Европы лежала в руинах, остро нуждаясь в кредитах на восстановление. Суверенные государства, городские власти и корпорации устремились на Уолл-стрит, как когда-то они устремились к лондонским торговым князьям. Из-за послевоенной слабости стерлинга британскому казначейству пришлось наложить неофициальное эмбарго на все иностранные займы в Сити, открыв двери для традиционных британских клиентов. Лондон отказался от своей исторической роли финансировать мировую торговлю.

Загораясь послевоенной славой, Дом Моргана был самым влиятельным частным банком в мире, способным выбирать наиболее кредитоспособных клиентов и в одиночку обслуживать многие крупные государственные займы. Его "печать одобрения" гарантировала теплый прием выпусков облигаций в то время, когда иностранные эмиссии были еще новы и незнакомы американским инвесторам. Дом Моргана выступал перед иностранными правительствами как официальный представитель американских рынков капитала. Его влияние было обусловлено не только деньгами, но и нематериальными факторами - престижем, политическими связями и банковскими альянсами.

После того как еврейские банки были ослаблены, ключи от королевства оказались в руках янки - J. P. Morgan-National City Bank-First National Bank. Для любого жаждущего кредитов министра финансов это был грозный механизм, которому невозможно было противостоять. В октябре 1919 г. барон Эмиль дю Маре, член французской финансовой миссии, докладывал президенту Франции Раймону Пуанкаре о могуществе Моргана: "У меня сложилось впечатление, что Morgan's собрал здесь группу, включающую все необходимые элементы для размещения ценных бумаг, и что без их поддержки никак нельзя обойтись. Это факт, с которым мы ничего не можем поделать". В этих условиях мудрость подсказывает, что мы должны принять свершившийся факт и постараться создать у Morgan's впечатление, что мы полностью доверяем им". Этот анализ напоминает фаталистические сетования Асквита военного времени на то, что Британия волей-неволей вынуждена считаться с банком.

Никто не был так воодушевлен новой финансовой властью, как президент Вильсон, который был готов поддержать либеральные мечты деньгами Уолл-стрит. Это был тот самый Вудро Вильсон, который язвительно отзывался о Money Trust и отверг предложение Джека занять пост в Департаменте экспорта. В декабре 1918 г. он отплыл в Европу, где его ждал эйфорический прием. Он был человеком времени, и считалось, что он сможет стать посредником между европейскими державами, восстановив Бельгию и Северную Францию. В этот критический момент с ролью банкира произошла метаморфоза. Во времена Пирпонта капитаны финансового бизнеса питали искреннюю ненависть к правительству. Но после Первой мировой войны финансовая дипломатия переместилась в серую зону между бизнесом и политикой, а банкиры часто выполняли функции послов своих правительств. Наступление эпохи дипломатии наиболее ярко проявилось в Доме Моргана, который превратился в теневое правительство и действовал в унисон с официальной политикой. Бывали моменты, когда он действовал как министерство-изгой, преследуя свои собственные тайные цели, но в основном он неукоснительно следовал за Вашингтоном. Как позже сказал Джек, "мы всегда были очень щепетильны в отношениях с нашим правительством".

В этот период Том Ламонт приобрел живой интерес к иностранным делам. В 1917 году он уже ездил с полковником Хаусом в Европу для изучения европейской ситуации. Затем министр финансов Картер Гласс назначил его финансовым советником американской делегации на Парижской мирной конференции. Ламонт был в ужасе от посещения Фландрии во время войны и запомнил поле боя как "дантесское инферно", где вспыхивали пожары от дымящихся артиллерийских орудий. Этот опыт сделал его убежденным сторонником всемирных мирных организаций. Он горячо верил в идею Вильсона о создании Лиги Наций и вкладывал большие деньги в организации, поддерживающие вступление США в Лигу.

Политические убеждения Ламонта совпадали с финансовыми требованиями банка Моргана, который, расширяя кредитование за рубежом, стремился к стабильным правительствам, глобальной безопасности и свободной торговле. Конец 1910-х годов стал расцветом идеализма Моргана. В те годы Дуайт Морроу написал небольшое исследование под названием "Общество свободных государств", в котором рассматривались способы урегулирования конфликтов между странами в прошлом. Его дочь Энн позже вспоминала: "Разговоры, которые я слышала за семейным столом в школьные годы, были полны энтузиазма по поводу "Четырнадцати пунктов" Вудро Вильсона: "Право на самоопределение" для наций и "новый порядок мира во всем мире".

Вопреки всем ожиданиям, бесстрашный Ламонт ослепил Вильсона в Париже. Вильсон сказал ему: "Я все больше и больше восхищаюсь той либеральной и общественной позицией, которую вы занимаете во всех наших советах". Новый партнер Моргана, Джордж Уитни, отметил, что Вильсон, похоже, больше доверял финансовым суждениям Ламонта, чем кому-либо другому. Действительно, на Парижской мирной конференции 1919 г. люди Моргана были настолько вездесущи, что Бернард Барух ворчал, что "J. P. Morgan and Company" управляет шоу. Стоит подчеркнуть, что именно прогрессивный президент-демократ впервые мобилизовал новую мощь Уолл-стрит в политических целях (хотя при преемниках Вильсона-республиканце эксплуатация стала бы более вопиющей). Десятилетие нападок на Money Trust,