– Нет, любимая! Стой, Богом заклинаю, стой! Я уже обречен, моя…жизнь закончилась… Береги себя… Прошу, – роковые слова обрывками доносились до меня, беспощадно вонзаясь в рыдающую душу.

Я смотрела на бушующие волы, видела, как их синий, беспощадный поток поглощает моего любимого. Но все же в трясине паники и страха пробирались лучи здравого ума. Я понимала, что не могу спуститься со склона, ибо тогда нещадная река поглотит и меня, и малыша, живущего в моем чреве. Словно невидимые руки держали, не позволяли даже шаг сделать.

– Я беременна, Нико! Родится наш малыш, наша кровь и плоть! Не покидай нас, не надо, прошу! – ветер уносил мои слова вдаль и я уже никогда не узнаю, слышал ли их любимый. Шум волн, страшный рев грозы, ливень, начавшийся с новой силой, крики, боль… Все смешалось в непонятное пятно, словно грань между адом и землей стерлась. Внезапно раздался оглушающий треск, и на меня обрушилась новая волна, поднятая из бушующей реки. Меня отбросило в другую сторону возвышения, а когда я вновь подбежала к обрыву, Нико уже не было. Я кричала, звала, вопила, умоляла не уходить, но слова обрывками уносил беспощадный ветер. Следующая волна лишила меня не только здравого ума, но и чувств.

Я пришла в себя уже дома. Мне сказали, что отец, обеспокоенный моим внезапным исчезновением во время бури, послал своих людей на поиски. Они нашли меня бессознательную, мокрую, всю в крови. Мама, рыдая, просила рассказать, что произошло, зачем я сбежала из дома, зачем бросилась к Темзе, которая во время урагана никогда не бывает спокойной. Но я молчала, не было сил даже открыть рот. Казалось, что душа навсегда покинула тело, осталась лишь ненужная оболочка. Больше двух недель я не с кем не разговаривала, целыми днями сидела в своей комнате, почти ничего не ела, не пила. Порой хотелось просто поднести нож к запястью и сделать роковое движение. Спасала от самоубийства лишь мысль о моем младенце. Я должна была жить ради него, другого смысла в жизни больше не было.

Но время шло. Скрывать беременность от родителей становилось труднее с каждым днем. Мама подозрительно окидывала мое тело внимательным взглядом, скользила глазами по пока еще плоскому животу. И однажды в моем сердце что-то щелкнуло, перевернулось. Нико обещал мне, что мы будем спокойно и счастливо жить в Солсбери, в его родном городе. Я, словно сойдя с ума, однажды решила сбежать от родителей и родить ребенка на Родине покойного возлюбленного. Я совершенно ничего не чувствовала, когда дрожащей рукой писала прощальное письмо отцу и маме, просила их не искать меня. В тех строках я поведала и о своей всепоглощающей, но несчастливой любви, о малыше, о бегстве. Слова неаккуратными слоями ложились на бумагу, а так хотелось все рассказать вживую, ничего не скрывая. Оставив письмо на табурете в холле, я зашла в спальню еще спавших родителей, мысленно попрощалась с ними и бросилась бежать. Я чувствовала, что больше никогда не увижу папу с мамой, но остановиться уже не могла. Ноги сами несли меня неизвестно куда.

Потом пошли дни голодания, скитания, постоянной нужды. Уже однажды почувствовав щемящую бедность, я постепенно привыкала к тому, что каждое утро нужно идти работать в лавки торговцев, убираясь там. Однажды на рынке, когда я выбирала порченые фрукты, чтобы купить их подешевле, ко мне подошла какая-то старуха. Мой живот уже был виден всем, и женщина сказала, что поможет мне, поскольку в свое время работала повитухой. Последние месяца беременности я жила у нее. Дом старушки был небольшой, но теплый и уютный. Мне не приходилось работать, все дела выполняла служанка, денег повитухи хватало и на одежду, и на сытую еду. Я прекрасно понимала, что могу отблагодарить женщину лишь словами, поскольку со мной было только платье и украшения, припрятанные когда-то от отца. И вот наступил день родов. Схватки начались преждевременно, боль то утихала, то возвращалась с новой силой. Я мучилась больше восьми часов, но результата не было. Повитуха делала все, чтобы облегчить мои боли, но я готова была терпеть их ради рождения здорового малыша. Наконец я почувствовала, как между ног что-то скользнуло, маленькое, липкое и…молчаливое. Детского палача не было слышно, и, прислушиваясь, мне казалось, что время остановилось, а вместе с ними не бьется и мое сердце. Холод парализовал все внутри, слезы покатились по щекам. Я просила сказать женщину, что мой ребенок жив, что он дышит. Но повитуха молчала. Опустив голову, она ответила, что…моя дочка мертва… Она задохнулась в пуповине. Сейчас мне трудно передать те чувства, что я ощущала тогда. Я не хочу вспоминать тех ужасающих дней и просто скажу, что после смерти девочки на меня пал еще один удар: кончина родителей.

Рамон де Кардона все-таки нашел мою семью. Папу с мамой он приказал казнить на месте, а дом поджечь. Теперь его люди искали меня, как единственную выжившую наследницу. У меня не было выхода, кроме как подастся в монастырь. Я решила поехать в Корнуолл, подальше от Лондона и Солсбери. Тут я разыскала бедный женский обитель, настоятельницей которого была добрая, пожилая женщина. Я рассказала ей свою историю, разумеется, утаила грешную связь с Нико и рождение мертвого ребенка. Аббатиса разрешила мне жить в монастыре, а когда узнала, что я умею читать и писать на латыни, поручила переписывания католических рукописей. Вскоре я приняла постриг, потом стала сестрой-наместницей. Когда святая матушка умирала, она отдала мне заботу о монастыре. В свои молодые годы я обрела должность настоятельницы.

Разумеется, порой я жалею о своем поступке, хоть это и греховно. С детства я была радостным ребенком, желавшим получать все самое лучшее. Когда мои одногодки цвели своей красотой и молодостью, распускались, подобно бутонам, выходили замуж, рожали детей, блистали при дорах, я вяла в монастыре, опасаясь любого звука. В кошмарах я видела, как в обитель врываются вооруженные люди, убивают, режут всех, а меня прокалывают мечом со словами: «Отправишься вслед за своими родными!». Я потеряла всех, кого любила, всех, в ком видела поддержку. Жизнь грубо хлестала меня, вырвала из родной почвы, выбросила на чужую землю. Сначала страшная война, бегство, годы нищеты и проживания благодаря копейкам, потом неудержимая, страстная любовь, поглотившая меня, гибель возлюбленного, позорная беременность, бегство от родителей, мучительные роды, мертвое дитя, смерть родителей из-за проклятого наследства, скрытые страдания в монастыре… Порой я оглядываюсь назад, на ту жизнь, что прожила, и мне в одночасье становится не по себе: как я, хрупкая, юная девушка, могла все это пережить и сохранить в своем сердце осколки добра? Для меня годы молодости и красоты закончились, но ведь я еще не стара, могла бы выйти замуж, родить детей, но мирские утехи недоступны для аббатисы. Так я и завяну в этой обители, мечтая даже на смертном одре о крепкой, дружной семье, в которой будет царить любовь, понимание, теплота. Я рассказала тебя историю своей жизни для того, что бы ты ни повторяла моих ошибок. Жизнь – это вечное течение, зависящее от ветров судьбы.

Если бы я боролась за свое счастье, за свое место под солнцем, то, возможно, была бы счастлива. А я опустила руки, сдалась, позволила судьбе растерзать себя. Вместо борьбы я ушла в тишину, стала просто тенью, убила в себе живую, молодую девушку. Красота и юность даются нам лишь один раз в жизни, потеряв их, мы не можем уже вернуть. Увы, судьба сломила меня, бросила на землю, мне нужно было лишь подняться. Да, Нико не вернуть, ребенка и родителей тоже, но осталось наследство, род. Ради династии де Фуа я должна была бороться со своими страхами, болью, отрешенностью. Кардон не имел никаких прав на наши земли, он просто захватил власть, считая, что слабая девчонка не может отстаивать свое место. Я проиграла. Не потому, что потеряла всех, не потому, что осталась одна, без средства к существованию. Нет, а потому, что опустила руки, не пошла наперекор суровой судьбе, хотя могла. Мы сами можем изменить свою жизнь, мы должны бороться за свое счастье, и тогда победа пускай и будет незначительная для остальных, для нас она станет целым миром, – Кларис тяжело вздохнула, пробуждаясь от горьких воспоминаний прошлых лет.